Валентин Понтифик

– Я ведь помню кое-кого из вас в возрасте Хиссуна. Что шумные и кичливые – того не отнять. Если это признаки мужественности, то вы, бесспорно, были мужами. Но с другой стороны… я думаю, что это своего рода замкнутый круг, что властные осанка и манеры развивают властность, которую мы и носим, как одежду. А вот снять с нас роскошные наряды, обрядить в одежды, скажем, фермера, оставить в порту где-нибудь на Зимроэле – и кто будет нам кланяться? Кто будет оказывать нам почтение?

– Он не обладает достоинством принца сейчас и никогда его не обретет, – угрюмо бросил Диввис. – Он нищий оборвыш с задворков Лабиринта и больше ничего.

– Я по-прежнему считаю, что нам не следует возвышать подобную персону до нашего ранга, – сказал принц Манганот Банглекодский.

– Говорят, что Престимион обладал не очень-то величественными повадками, – бросил герцог Чоргский. – Но вроде бы, даже несмотря на это, его правление считается вполне успешным.

Достопочтенный Канталис, племянник Тивераса, просидевший добрый час в молчании, вдруг вскинул голову и с величайшим изумлением произнес:

– Элзандир, ты сравниваешь его с Престимионом? В таком случае, что же мы сейчас делаем? Утверждаем нового принца или выбираем короналя?

– Каждый принц – это потенциальный корональ, – веско заметил Диввис, – и не будем об этом забывать.

– А избирать нового короналя нам, несомненно, придется скоро, – сказал герцог Халанкский. – Просто безобразие, что Валентин так долго не позволяет старому понтифику умереть, но рано или поздно…

– Это к делу не относится, – резко бросил Элидат.

– Я так не считаю, – возразил Манганот. – Если мы сделаем его принцем, то Валентину уже ничего не помешает возвести его впоследствии и на трон Конфалюма.

– Совершенно абсурдное предположение, – сказал Миригант.

– Ну, не скажите. Мало ли абсурдных поступков мы уже видели от Валентина? Взять хотя бы жонглерку из циркачей, которую он выбрал себе женой, или колдуна-врууна, сделанного одним из верховных министров, да и вообще всю эту компанию бродяг, из которой он составил этакий избранный придворный круг, отодвинув нас в сторону.

– Осторожней, Манганот, – перебил его Стазилейн. – В этом зале кое-кто любит лорда Валентина.

– Здесь нет тех, кто его не любит, – парировал Манганот. – Вы сами должны бы знать, и Миригант, безусловно, подтвердит, что после смерти Вориакса я активнее большинства других ратовал за передачу короны Валентину. И люблю его ничуть не меньше кого-то другого. Но любить – не значит закрывать глаза на недостатки. Как и все мы, он может допускать ошибки. И я утверждаю, что вытащить двадцатилетнего мальчишку с задворок Лабиринта и сделать его принцем королевства – это ошибка.

– Манганот, сколько лет было вам, когда вы получили титул принца? Шестнадцать? Восемнадцать? А вам, Диввис? Семнадцать, кажется, да? А тебе, Элидат? – сказал Стазилейн.

– Но ведь это совсем другое дело, – возразил Диввис. – Мы были от рождения предназначены для титула. Я сын короналя. Манганот принадлежит к одному из знатнейших родов Банглекода. Элидат…

– Я имел в виду, – прервал его Стазилейн, – что все мы, будучи гораздо моложе, чем Хиссун сейчас, уже носили этот титул. Да и сам Валентин. Дело тут не в возрасте, а в подготовке. А Элидат заверил нас, что он достаточно подготовлен.

– Да где же это видано – принц из простонародья? – вопросил герцог Халанкский. – Умоляю вас, подумайте, что представляет собой этот новый принц, которого нам навязывает Валентин? Дитя улиц Лабиринта, попрошайка, а может быть, и вовсе воришка…

– Никаких достоверных данных о чем-то подобном нет, – сказал Стазилейн. – Сдается мне, что вы пересказываете клеветнические сплетни.

– Разве не известный факт, что, когда Валентин впервые увидел его в Лабиринте, он был нищим попрошайкой?

– Вот тогда он действительно был ребенком, – ответил Элзандир. – И известный факт состоит в том, что Валентин нанял его в качестве гида, и мальчик отлично отработал свои деньги, хотя ему было только десять лет. Но все это к делу не относится. Нам сейчас совершенно неважно, кем он был. Мы говорим о том, что он представляет собой сейчас и каким он может стать. Правящий корональ попросил нас утвердить его принцем, когда, по мнению Элидата, он будет к этому готов. Элидат уверяет нас, что он готов. Значит, нет и смысла в дискуссии.

– Нет, – возразил Диввис. – Валентин не решает такие вопросы единолично. Здесь ему требуется наше согласие.

– И вы намерены отвергнуть пожелание короналя? – спросил напрямик герцог Чоргский.

Диввис замялся лишь на мгновение.

– Если совесть прикажет, то да. Валентин не непогрешим. Я не единожды серьезно расходился с ним во мнениях. Это один из таких случаев.

– После того как ему пришлось получить чужое тело, – сказал принц Манганот Банглекодский, – я вскоре заметил, что у него изменился и характер, и мироощущение. У него появилась склонность к фантастике, романтизм; возможно, все это было присуще ему и до попытки переворота, но тогда не проявлялось так открыто, зато после, и до сих пор, проявляется…