Валентин Понтифик

Я не отвечаю, поскольку мертв, и пускай все это мне только снится, я плачу, и слезы переливаются всеми оттенками небесных звезд.

И это тоже сон понтифика Тивераса.

Мой трон – машина, и я внутри машины, и вокруг меня – голубая стеклянная стена. Я слышу бульканье и тихое тиканье сложнейших механизмов. Мое сердце медленно бьется, я чувствую каждый тяжелый толчок жидкости в его камерах, я думаю, что эта жидкость, может быть, и не кровь. Но чем бы она ни была, она движется во мне, я чувствую, как она движется. Значит, скорее всего, я жив. Но как? Я так стар, разве я не пережил саму смерть? Я – Тиверас, который был короналем при Оссьере, и я однажды касался руки лорда Кинникена, когда Замок принадлежал ему, Оссьер был тогда лишь принцем, а Лабиринтом владел понтифик Тимин. Если это так, то я – единственный, кто живет еще со времен Тимина. Если я, конечно, жив. Думаю, жив. Но я сплю. Я вижу сны. Тишина обнимает меня. Цвета утекают из мира. Все черно, все бело, нет ни движения, ни звука. Вот каким я представляю царство смерти. Взгляните, вот понтифик Конфалюм, а вот Престимион и Деккерет! И все эти великие властители лежат, обратив лица вверх, навстречу каплям дождя, что не падает. И они говорят, не издавая звука:

– Добро пожаловать, бывший Тиверас, добро пожаловать, усталый старый государь, ляг подле нас, ведь ты мертв, как и мы. Да. Да. Ах, как же здесь прекрасно! Посмотрите, вот лорд Малибор – тот человек из города Бомбифейл, на которого я так надеялся и в котором так ошибся, и он мертв. А вот лорд Вориакс – чернобородый и краснощекий, но сейчас его щеки покинул румянец. Наконец-то мне дозволено присоединиться к ним. Все безмолвно. Все недвижно. Наконец-то, наконец-то, наконец-то! Наконец-то мне позволили умереть, пускай даже это только сон.

Вот так понтифик Тиверас парит между мирами – ни мертвый, ни живой, ему снится живой мир, и он думает, что сам он мертв, он мечтает о царстве смерти и помнит, что жив.

Глава 7

– Дай, пожалуйста, вина, не сочти за труд, – попросил Валентин.

Слит вложил ему в руку кубок, и корональ сделал большой глоток.

– Я просто задремал, – пробормотал он, – ненадолго прилег перед банкетом, и такой сон! Такой сон! Слит, позови, пожалуйста, Тизану. Мне необходимо его растолковать.

– При всем уважении, ваше величество, сейчас нет времени, – сказал Слит.

– Мы пришли за тобой, – вставил Тунигорн. – Банкет вот-вот начнется, и согласно протоколу ты должен уже сидеть на своем месте, когда представители понтифика…

– Протокол, протокол! Да этот сон – точь-в-точь послание, как вы не понимаете! Зрелище такой катастрофы…

– Корональ не получает посланий, ваше величество, – тихо заметил Слит, – и банкет начнется с минуты на минуту, а нам еще надо помочь вам одеться и сопроводить вас. Если так нужна Тизана со своими снадобьями, то позовете потом, мой повелитель. Но сейчас…

– Мне очень важно детально понять этот сон!

– Понимаю. Но времени и вправду нет. Пойдемте, ваше величество.

Он знал, что Слит и Тунигорн правы: нравится ему, не нравится, но он должен присутствовать на банкете. Потому что это не только важное придворное событие, но и выражение вежливости: вышестоящий монарх оказывает честь младшему – приемному сыну и помазанному наследнику. И корональ не имеет права отнестись к этому небрежно, даже если понтифик дряхл и практически безумен. Нужно идти, а сон подождет. Настолько яркие, полные знамений сны нельзя оставлять без внимания, толкование обязательно нужно провести и, скорее всего, еще посоветоваться с колдуном Делиамбером – но все это потом.

– Пойдемте, ваше величество, – повторил Слит, подавая парадную горностаевую мантию.

Через десять минут, когда Валентин входил в Большой зал понтифика, кошмарные картины, явленные во сне, все еще смущали его душу. Но корональ Маджипура не имеет права на мрачный или озабоченный вид во время такого события, поэтому, шагая к своему столу, он постарался придать лицу самое приветливое выражение, какое мог.

Впрочем, он вел себя так на протяжении всей нескончаемой недели официального визита: фальшивая улыбка, заученная благожелательность. Из множества городов огромного Маджипура Валентину менее всего нравился Лабиринт. Он оказывал на Валентина мрачное, гнетущее действие, и корональ появлялся там, лишь если того настоятельно требовали государственные дела и избежать визита было нельзя. Насколько живым он ощущал себя под теплым летним солнцем и бескрайним небосводом, проезжая верхом где-нибудь по лесу с густой листвой, когда славный свежий ветер треплет ему золотые волосы, настолько же сильно он всякий раз, входя в безрадостный подземный город, ощущал себя безвременно похороненным заживо. Валентин терпеть не мог эти мрачные, спиралью спускающиеся вниз коридоры, бесконечность погруженных в тень подземных уровней. Атмосфера Лабиринта вгоняла его в клаустрофобию.