Валаамская тетрадь

А в общем-то мы на досуге основательно балбесничали. Кстати, о романах любовных. Самым непроходимым сердцеедом был Рыжий. Роста выше среднего, крепкий, мужественной внешности, с всклокоченной всегда бородой, чуть грубоватый в ухватке, на дам впечатление производил неизгладимейшее. Удивляться не стоит: он, между прочим, свободно говорил на немецком, французском и португальском, ибо учился на португальском отделении. Он женскому обществу с лету читал стихи Луиса Камоэнса на португальском и Пьера Ронсара на французском. А от жемчужнозубой улыбки его. по-моему, расплавлялись даже зеркала.

Туризм, как и восток, «дело тонкое». Всякий соприкоснувшийся с ним живет несколько в ином измерении, чем все остальные смертные. Здесь срабатывает принцип Станиславского — «публичное одиночество». Ты всегда на строжайшем самоконтроле, ни единого лишнего слова, жеста, никаких посторонних мыслей. Стоит расслабиться, как тут же произойдет какая-нибудь нелепость. За примерами ходить не надо.

Одна наша коллега усмотрела в киоске на теплоходе красивую ткань по 2 руб. 80 коп. за метр. И перед экскурсией все кумекала про себя: на юбку взять, на платье или сразу на костюм — и в уме считала, во что это ей обойдется. С этой неотвязной мыслишкой и повела группу. Результат не заставил себя ждать. Рассказывая о храме скита, мадам брякнула помимо своей воли: «Высота храма два восемьдесят за метр». После такого «ляпа» надо уезжать домой.

А бывало и почище. Мой друг детства Гена Куцеро ведет группу, приводит ее на смотровую площадку на горе Елеон и начинает вещать. Одна дамочка так уже достала его своими вопросами, что в голове у него сгусток неприязни. И вот он начинает повествование, а она в этот момент лезет к краю обрыва. (Мы всегда предупреждаем: «На скалы не лазить, к обрывам близко не подходить».) И вылетает из Гены шедевр словесного творчества: «Валаамский мона… куда ты, мать твою-перемать, лезешь? — стырь был основан…». В слово «монастырь» ему удалось вставить весьма выразительное словосочетание. Толпа в восторге. Гена в шоке. Или еще: «Товарищи туристы, пред вашим взором пейзад Ивана Ивановича Шишкина». Сообразив, что брякнул, сам давится со смеху, туристы в экстазе, рассказ дальше можно не продолжать! (Ненавязчивый вопрос: о чем думал за секунду до этого наш коллега?)

Общение с туристами сказывается подчас самым непредсказуемым образом. Летом 1968 года жила со мной на Валааме старшая, тогда еще пятилетняя, дочь Ирина. Ну, о том, что она старшая, мы узнали много лет спустя, а тогда — первенец, очаровательная пухленькая девчушка. Оставить на полдня в скиту одну небезопасно: рядом всюду глубокая вода, скалы, да и змейки водятся. И скучновато ей одной. Приходилось брать с собой на экскурсию. Надо отдать должное, маршрут в 12 километров она выдерживала без писка. На второй или третий день смотрю: собираясь на «работу с папой», поверх платьица надевает передник. Уговариваю, что он лишний, что в платьице красивей. Ни в какую — хочу, и все. Ну, хочешь, так хочешь. Надо сказать, что ребенок у меня был обученный, она знала: папу отвлекать нельзя, под ногами путаться нельзя. И мы с ней во время экскурсии каждый сам по себе. Я при своем деле, она при своем. Я знаю, что она где-то в группе, от группы не отстанет, не потеряется, душа моя за нее спокойна. И вот возвращаемся с экскурсии. Все мы после экскурсии собирались в одной комнате, расписывались в диспетчерском журнале, делились впечатлениями. Иришка тут же с нами. И вдруг она говорит: «Внимание, сейчас всем будут подарочки» — и начинает оделять всех по порядку конфетами, шоколадками, печеньем и извлекает все это из большущего кармана того самого передника, против которого я восстал утром. Оказывается, ребенок сообразил: раз на платье карманчик маленький, надо одеть передник, на котором карман большой. И когда туристы угощают ее сластями — можно просто подставлять карман передника и набрать этих сластей побольше, для всех. Мне бы в голову не пришло. Век живи, век учись. Ребенок пообщался с туристами всего два дня и сразу извлек для себя полезнейший, по ее мнению, урок. Так потом в переднике и ходила, а мы объедались ее дарами.

Но, конечно же, чаще не мы радовали туристов своими «ляпами», а они нас своими. Чего стоит один только вопрос дамочки из моей группы. Рассказывая о монашестве, естественно, всегда говорили об обете безбрачия. И вот после такого рассказа дама подходит ко мне и очень громким голосом, чтоб вся группа слышала ее вопрос («во-первых, очень умный, а во-вторых, в изысканных выражениях»), изрекает: «Вот вы нам поведали про обет безбрачия, а как же тогда монахи поддерживали популяцию?». Поначалу мы все эти шедевры собирали, был даже заведен специальный журнал, потом надоело. А надоело потому, что перлы эти, как оказалось, повторяемы. Иногда в другой форме: «А как же тогда монахи размножались?». И ведь вопросы эти поступали после подробнейших и, поверьте, очень грамотных рассказов о форме и сути русского православного монашества. Эх, соотечественнички!