Вайделот

На какое-то время в лесу воцарилась тревожная тишина. А затем раздался треск ломающихся ветвей, и на небольшую полянку неподалеку от того места, где затаились монах и менестрель, выкатился клубок тел. Он мигом рассыпался, и беглецы увидели, что это полуобнаженные варвары в совершенно дикарской боевой раскраске, которые окружили русоволосого юношу в длинном черном одеянии, подпоясанном белым поясом. В руках у него появился меч, и он начал орудовать им с потрясающей сноровкой.

Из оружия у дикарей были преимущественно увесистые дубинки, обожженные на костре, некоторые имели копья и ножи, но их количественный перевес не оставлял юноше ни малейшей надежды одержать в схватке верх. Тем не менее он сражался, как одержимый. Его меч сверкал, словно молния, поляна постепенно наполнялась предсмертными криками и стонами раненых, многие дикари уже лежали на земле, а остальные с непонятным упорством продолжали нападать на юношу с дубинками, хотя могли убить его стрелами с некоторого расстояния, чтобы не подвергать себя лишней опасности. Луки имелись почти у всех дикарей, покоились вместе со стрелами в футлярах из бересты, закрепленных на спине, чтобы они не мешали при передвижении в лесной чаще.

А юноша творил чудеса. В какой-то момент ошеломленному Хуберту показалось, что тот вообще раздвоился, так быстры были его перемещения. Меч юноши разил с невероятной точностью и беспощадностью. Спустя небольшой промежуток времени полянка была загромождена истекающими кровью телами дикарей, а юноша, сразивший всех своих врагов, поднял меч к небу и завел какую-то варварскую – явно победную – песню, похожую на волчий вой.

И только в этот момент Хуберт заметил еще одно действующее лицо драмы, разыгравшейся перед ним и отцом Рупертом. Из кустов неслышной походкой даже не вышел, а выплыл потрясающий воображение персонаж. В отличие от полуголых соплеменников, на этом дикаре был наряд из птичьих перьев и звериная маска. Вот только что это был за зверь, менестрель так и не понял. Движения «пернатого» дикаря были настолько плавными, что, казалось, он не касается ногами земли. Он не принимал участия в схватке, и Хуберт понял, почему. Одетый в накидку из перьев, дикарь держал в руках небольшой лук и целился в спину юноше.

Видимо, в последний момент тот почувствовал опасность; юноша резко крутанулся на месте, но уже было поздно – загудела спущенная тетива и стрела впилась в его тело. Он зашатался и упал. И все же ему повезло: пернатый персонаж целился точно в сердце, но благодаря тому, что юноша несколько изменил положение тела, стрела ударила немного выше.

Однако это обстоятельство все равно мало что меняло в безнадежной ситуации. Дикарь в перьях осторожно приблизился к поверженному противнику, держа лук с новой стрелой наготове, а когда убедился, что тот совершенно беспомощен («с чего бы?» – удивленно подумал Хуберт; с таким ранением можно сражаться, это он точно знал), начал какую-то дикарскую пляску возле беспомощного юноши. Он кружил вокруг него, как ворон над добычей, постепенно сужая круги и приближаясь к неподвижному телу.

Юноша лежал на боку, и по выражению его лица менестрель понял, что он отдает себе отчет в сложившейся ситуации, но ничего поделать не может. Отчаяние постепенно сменилось суровой отрешенностью; похоже, юноша готовился достойно встретить свой конец. Наконец дикарь остановился над ним, вынул нож (костяной! – отметил про себя Хуберт) и начал что-то говорить, видимо, произносил какую-то ритуальную фразу, на которые были горазды и рыцари.

Наконец он замахнулся… и менестрель, который давно держал его на прицеле своего арбалета, нажал на спусковой рычаг. Он сделал это совершенно бессознательно, по какому-то странному душевному порыву. Юноша явно не был христианином, но его красивое лицо и благородная осанка могли сделать честь любому европейскому рыцарю. И потом, на нем была одежда, очень похожая на монашеское одеяние отца Руперта, который, увидев, как болт из арбалета пробил дикаря в перьях, в ужасе схватился за голову. Он и так дрожал, словно осиновый лист, пока на поляне длилось сражение, но поступок менестреля показался ему концом света.

– Зачем?.. – простонал несчастный монах. – Нас убьют! Мы пропали!

– Поживем – увидим, – стараясь выглядеть бесстрашным, ответил Хуберт, хотя у него самого затряслись поджилки.

Что, если на помощь дикарям, которые ушли в мир иной, прибегут их товарищи? От них уже не уйти, это точно…

Немного подождав, вслушиваясь в воцарившуюся тишину (даже сороки умолкли, только дятел неутомимо долбил сухое дерево где-то неподалеку), менестрель решительно вышел на поляну и приблизился к юноше. Тот смотрел на него удивленно и с надеждой.

– Эк тебя угораздило… – озабоченно сказал Хуберт, глядя на стрелу, торчавшую из спины юноши. – Вынуть бы ее… да боюсь, как бы хуже не стало.

– Тащи стрелу… я потерплю, – тихим голосом, едва ворочая языком, молвил юноша.