Вадбольский – 3

Дворецкий кланяется издали, я опередил, сбежал по ступенькам поцеловал руки, сказал как очаровательны, а все четверо в самом деле хороши, даже Глориана, настоящая императрица несуществующей Империи Севера, холодная и бесстрастная, но всё равно блистательная, вечно весёлая Иоланта, милая Анна и надменная Сюзанна, вечно подозревающая меня в непристойных шуточках и в самцовых потребностях.

— Я счастлив, — приговаривал я, — весьма и зело… Это же событие!.. Внукам расскажу… Ваша светлость, не оступитесь…

— Не надейтесь, — ответила Глориана с неясным намеком, — никто из нас не оступится!

— Ваша светлость…

При входе в холл невольно замедлили шаг, пораженные ровным сияющим светом, радостным и чарующим, какой не могут дать люстры с десятками свечей, в этом свете всё выглядит празднично и торжественно.

Сразу бросился в глаза расположенный на стене напротив огромный портрет в три на два аршина, то есть, чуть ли не от пола и до потолка. На входящих смотрит сидящий в деревянном кресле с вычурной спинкой широкоплечий военный в тёмно-синем мундире, на плечах пышные эполеты, хотя их уже заменяют золотыми погонами, но для парадных костюмов оставили, вся грудь и до самой пряжки пояса, тоже из золота, в золотых звездах и крестах, все ордена и медали усеяны множеством драгоценных камней.

Правая рука расслабленно упирается локтем о золоченный поручень, левая ладонью накрывает оголовье золотого эфеса стильной сабли, что уже почти перешла в шашку.

Нате выкусите, подумал я мстительно. Ни у кого нет такого великолепного и почти точного портрета. Почти цветная фотография, разве что нижняя челюсть чуть шире, а взгляд как у орла, в остальном же все детали в точности, звезды и кресты блестят, эполеты и аксельбанты сверкают, а сам Государь Император царственно величав, благостен и отечески строг, не подкопаешься, я точно не бомбист и не замышливаю.

Глориана окинула благосклонным взглядом портрет, шагнула дальше, я пожалел, что не поставил там портрет его родителя, великого князя Михаила, и вообще можно собрать весь паноптикум на стены в длинном коридоре, мне смешно, а им приятно, так что все будут довольны.

Иоланта и Сюзанна на ходу живо обсуждают портрет, восхищаются мастерством исполнения, Глориана оглянулась произнесла значительно:

— Титул даёт не только права, как кажется многим, но и обязанности. Вы что-нибудь знаете насчёт обязанностей, Вадбольский?

— Конечно, — ответил я убежденно. — Говорить вам любезности, кланяться и благодарить, что одарили взглядом!.. А что, есть какие-то исчо?

Она поморщилась, издевку улавливает, но отвечать ещё не научилась, это трудно развить когда со всех сторон только поклоны, заискивающие взгляды и громкий шёпот, как же она прекрасна, господи, как восхитительна, как великолепна, как умна… ну это же видно, вон как глядит!

Я указал на распахнутую дверь, где в центре зала широкий стол, накрытый белоснежной скатертью. Едва опустились в кресла, зазвучала божественно объемная музыка, хор грянул «Застольную» из «Травиаты» и во всю стену развернулась сцена, где прекрасные дамы и элегантные кавалеры, те и другие с бокалами шампанского в руках, красиво поют и танцуют под заставляющую двигаться быстрее по жилам кровь под искрящуюся, как молодое шампанское, музыку весёлого Верди.

К счастью, все уже успели сесть, я это учел, но сейчас, забыв о столовых приборах, заворожено смотрят на волшебное действо.

Анна нагнулась к столу и прошептала тихо:

— Что… это?

— «Травиата», — пояснил я. — Разве в России ещё не поставили эту чудную оперу? А в Венеции и Париже с ума сходят, у дам мокрые платочки…

И трусики, хотел добавить, но вспомнил, что трусики изобретут только в двадцатом веке. Дроссельмейер строго шикнула, и мы умолкли, как мыши. Хор звучит мощно, наш шёпот не заглушает ни слова, ни музыку, но кому-то кажется святотатственно ещё и шептаться, а не застыть в благоговении, когда звучит такое, такое!

Хор весело и мощно ревет «Застольную» на французском, но для моих суфражисток он такой же родной, как и русский, если не больше, слушают и смотрят, растопырив глаза и раскрыв рты, я подвигал задом, не зная как сказать, что на столе всё остывает, хотя там пока только приличная горка мороженого.

Вообще-то, подумал я примирительно, в мире нет оперного театра, где не исполняли бы «Травиату». У всех лучших певиц есть партия Виолетты. К тому же «Травиата» похожа на один непрерывный двухчасовой шлягер: арии из неё стали хитами практически сразу после премьеры, и даже в век цифровых технологий звучат, ещё как звучат!

Не забывая, что слуг у меня всё ещё нет, я поймал взглядом заглядывающую в приоткрытую дверь Марчеллу, сделал ей знак, что пора подавать на стол.

Она, одетая в скромный наряд горничной, внесла на большом подносе горку горячих, только из печи, сдобных пирожков, а вторым заходом ещё и ведерко мороженного, это к тому, что уже на столе.

Хор умолк, действо исчезло, стена стала снова стеной, я сказал с облегчением: