Вадбольский – 2

Глориана, окруженная подругами, да подругами ли, окинула двор царственным взором, нахмурилась, но, завидев меня, идущего из столовой к учебному корпусу, требовательно качнула головой, указывая подойти к ней.

Я улыбнулся дружелюбно, но не побежал рысцой, как сделал бы почти любой из курсантов, пошёл к ней мирно и спокойно, а вблизи чуть наклонил голову.

— Приветствую, ваша светлость.

Рядом с нею Иоланта, весёлая и смешливая, я именно такими и представлял француженок, хотя у меня они все раскованные и блондинистые, а Иоланта огненно-рыжая, лицо в веснушках, а глаза постоянно хитрые.

— И вас, — сказал я Иоланте, — с почтением и обожанием, ваше сиятельство!

Она заулыбалась, как утреннее солнышко, хоть я и не заморский принц, но комплимент всегда комплимент.

Я с вопросом в глазах перевел вопрошающий взгляд на лидера местного суфражизма. Глориана — истинный боец, у неё всё есть: высокий титул, знатность из ушей лезет, несметные богатства Рода, сама породистая дальше некуда, жить бы наслаждаться, ан нет, дайте ей борьбу за справедливость!

Она кинула меня оценивающим взглядом, как козу, которую ведет на базар, произнесла ледяным тоном:

— Вадбольский, вы недополучили вашу часть славы на приёме в честь нашего рейда в Щель Дьявола. Признаю, это было сделано намерено. Но мы все, я, Иоланта, Сюзанна и Анна признаем, вы сделали больше, чем мы все трое. Но для нас, женщин, это большой шаг в борьбе за наши права! И мы намерены идти дальше.

Я проговорил с почтительным расшаркиванием:

— Очень мило слышать это от великой княжны из императорской семьи.

Она скривилась.

— Понимаю, вам трудно представить, что кто-то может бороться за права других людей, а не только за своё благополучие. Но придется поверить…

— Верю-верю, — сказал я небрежно. — Мало кто как с жиру бесится!.. Можно и мир поспасать, когда уж совсем нечем заняться. Но вы это говорите с целью… с целью?

Нахмурившись, она сказала так холодно, что у меня кожа пошла гусиками:

— Мы пойдем дальше в своей справедливой и бескомпромиссной борьбе. И вы, как уже помогли раз, поможете и дальше. Если вам нужна плата, назовите.

Я покачал головой.

— Какая плата, если нужно помочь справедливому делу? Вы, как ни удивительно, с какого-то перепугу на его стороне. И я охотно помогу. Только скажите, когда соберетесь, а я всегда готов, как пионер.

— Pionnier?

— Да, — согласился я. — Рядовой под командованием вашей светлости.

Она посмотрела на меня с сомнением.

— Вы настолько смиренны, баронет, что я вижу в вас бунтовщика опаснее Радищева с Пугачевым. Сюзанна сказала, вы приглашены на её день совершеннолетия?

— А можно отвертеться? — спросил я с надеждой.

— Нет, — отрезала она. — Что, за такой подвиг потребуете полный комплект вооружения?

— Была такая идея, — признался я. — Но считайте мой отказ от неё моим вкладом в дело суфражизма!

Она посмотрела с подозрением.

— Что-то не верю в мужское бескорыстие.

Я хитро улыбнулся и отступил с почтительным поклоном, но это больше для поглядывающих в нашу сторону курсантов и курсисток.

— Вадбольский, — сказала она мне в спину. — Никуда не исчезайте!

Я обернулся, посмотрел с вопросом в глазах.

— Ваша светлость?

— После занятий, — сказала она непререкаемым тоном, — Сюзанна вас лично подвезет к своему имению.

— Ваша светлость?

— Для вашего удобства, — произнесла она холодно. — Баронет.

Я поклонился, принимая приказ. Понятно, чтоб не сбежал.

Глава 3

Я залюбовался величественным зданием, лучи закатного солнца красиво подсвечивают карминные крыши вздернутых к небу островерхих башен, окна залиты расплавленным золотом заката, а по двору уже медленно, но неотвратимо двигается тёмная тень как от замка, так и от высоких мрачных деревьев, в которых таится нечто гофмановское.

— Замок Рингштеттен, — проговорил я с почтением.

Дроссельмейер с удивлением посмотрела в мою сторону.

— Как вы узнали, баронет?

Я ухмыльнулся.

— Да кто его не знает. У ваших родителей есть вкус…

— У родителей моих родителей, — уточнила она. — Да и они не строили, а только кое-что обновили. А строил его великий архитектор Гофман…

— Эрнст Теодор Вильгельм, — досказал я скромно, — который из преклонения перед Моцартом сменил своё гордое «Вильгельм» на слащавое «Амадей».

Она нахмурилась.

— Уже не удивляюсь, что вы и это откуда-то знаете, но не нравится, что так относитесь к великому Моцарту!

Я изумился:

— Графиня!.. Вас у входа в моё имение встретит «Турецкий марш» Моцарта! Или хотите что-то проще? «Волшебная флейта» подойдет?

Она сказала язвительно:

— Ах-ах, откуда у вас музыканты? Или ваши голодные крестьяне сыграют на ложках, стуча по столу?

Я печально вздохнул.

— У меня крестьян даже голодных нет. А музыканты… Ну, этого добра навалом. Теперь мы все музыканты.

Она сказала с сарказмом:

— Договорились, баронет. Когда станете бароном, и у вас появится имение, я приеду, чтобы услышать в исполнении ваших… ха-ха!… музыкантов что-нибудь из Моцарта.

— Ловлю на слове.

Она весело расхохоталась, запрокидывая голову. Губы у неё пухлые и красные, а рот в самом деле алый.