Вадбольский – 2

— После того, как ты отделал Шверника, старшекурсники тоже о тебе знают. И что-то готовят.

Я сдвинул плечами.

— Не знаю никакого Чверника.

Он усмехнулся.

— Приходил в вашу комнату, предлагая помощь и защиту. Но ты его так послал, что ему пришлось тайком посетить лекаря. Но такое утаить трудно, все обсуждают, как его младшекурсник отделал. Этот позор и собирается смыть.

— Плевать, — ответил я беспечно, но в душе тревожно заныло, на старших курсах есть очень сильные бойцы, некоторых видел в зале для упражнений, впечатлился. — Авось беда пройдет стороной.

— Если пройдет, — ответил Горчаков, — ты её догонишь и впрыгнешь в самую середку. Учти, дуэль — это не драка кулаками. Это и оружие, и магия.

— И магия?

— И магия, — подтвердил он. — А раз у тебя её нет, запасись защитными амулетами. Парочку подгоню прямо сейчас. Так, на всякий случай. Но для серьезной дуэли нужно прихватить кое-что из дома.

Он повернулся уходить, я хлопнул себя по лбу.

— Погоди, всё забываю спросить. Что за секта аскетов, уже который раз слышу!

Он насторожился, спросил тихо:

— Кто тебе о них сказал?

Я ответил, не понимая почему вдруг стал таким серьезным:

— Первым — Андропов… Вроде бы Юрий Владимирович.

Он потемнел лицом, быстро зыркнул по сторонам и сказал ещё тише:

— Про Андропова сказать ничего не могу, кто знает на чьей он стороне. Но в обществе давно сформировались две группы. Обе вроде бы за всё хорошее и против всего плохого, но только цели у них противоположные. Условно одних называют Аскетами, других — Лукулловцами. Первые нахватались идей от первых христиан-подвижников, а вторые…

— Дай угадаю, — сказал я, — другие пошли за язычником Лукуллом, тот прославился пирами, чревоугодием и роскошным образом жизни.

Он взглянул на меня с явным уважением.

— На лету хватаешь. Опасный ты человек, Вадбольский!.. Конечно, они не жруны и развратники, как о них говорят, но проповедуют, что чувственные наслаждения дадут человеку полную свободу и освободят…

— От оков морали, — договорил я мрачно, — совести и любой нравственности.

Он запротестовал:

— Они не так говорят!

— Ладно, — сказал я. — Всё понял. Те и другие маргиналы, две капли в море людского равнодушия.

Он вздохнул.

— Что такое маргиналы?

— Тебе о какой маргинальности, — спросил я, — индивидуальной или групповой? Не парься, Сашок! Всё плохо. Кроме суфражизма. Вот на них можешь поставить, но сливки снимешь не скоро.

Мимо вприпрыжку пробежал мальчишка из обслуживающего персонала, с веселой яростью потряхивая над головой колокольчиком.

— Перемена окончена! Все на занятия!

Дрон, которого я послал следить за старшим Глебовым, неожиданно улетел на восток города. Я подключился к его зрению, он явно примостился у открытого окна и подсматривает и подслушивает оттуда. Влететь вовнутрь не рискует, пусть под стелсом не заметят, но вдруг окно закроют, погода петербургская, а не крымская, а манипуляторами насчёт открыть-закрыть я его ещё не снабдил.

В большой строго обставленной комнате, что скорее кабинет, за большим столом расположились двое, Глебов-старший и грузный мужчина в генеральском мундире, но с расстегнутыми пуговицами, что позволило вывалиться достаточно грузному животу.

Я сразу узнал князя Каратозова, который обещал сгноить меня на сибирской каторге. В груди сразу всколыхнулась обида и мелькнула мысль, что хорошо бы забросить им в окно гранату…

Эх, мечты-мечты, все мы внутри интеллигентной оболочки кровожадные монстры. Увидь какие мы на самом деле, самые страшные монстры Щелей Дьявола обосрутся, а какие-то и вовсе сдохнут.

Похоже, эти двое разговаривают уже долго, на столе вторая бутылка французского коньяка, предыдущую, как я успел увидеть, унес молчаливый и почти неслышный слуга.

Да, я знаю, что имение потомственного князя Каратозова и усадьба купца первой гильдии, а также промышленника Глеба Глебова находятся рядом, подружились много лет тому, что осуждается великосветской знатью, но я демократ, для меня все равны, я же судья, присяжные и прокурор в одном лице. А главное, исполнитель или в переводе на русский, экзекутор.

Князь Каратозов с рюмкой дорогого коньяка в руке с ленцой в голосе говорил Глебову:

— Да-да я знаю, никто не смел наезжать на Глебовых. А кто пробовал, тот получал по сусалам. Одобряю, прогибаться нельзя, затопчут! Но, Глеб Иванович, скажу одну истину, дольше всего длятся конфликты, когда обе стороны правы. Или считают, что правы. Я понимаю вас, сам за своего Костю, которому этот баронет челюсть сломал, готов был разорвать своими руками!

— Вот-вот, Всеволод Кириллович…

— Но он сказал мне слова, после которых я чуточку протрезвел и… нет, не отказался от мести, но слегка отложил. А в Академии нашел человека, который мне доносит об этом заносчивом баронете.

Глебов загорелся, придвинулся к князю вместе с креслом, уже почти угодливо заглядывая ему в лицо.

— И что удалось узнать?

Князь усмехнулся.