Ваалан

Айман тоскливо подумал о своей неудачливой судьбе: поплыл на рыбалку, а привез утопленника! Хорошо хоть, в их трущобах нет властей, некому проверять и задавать странные вопросы. После хаоса, длившегося несколько лет, страна развалилась на несколько независимых анклавов.

И зачем привез его домой? Сбросил бы в воду, и всего делов. А теперь хоронить придется…

Ближайшее христианское кладбище находилось в ста километрах, в деревеньке Леголи. Придется машину просить у дяди Бахрама. Он, конечно, даст, но потом будет доставать просьбами. И сколько раз придется оказать ему ответную услугу?

Уже поднимаясь, рыбак заметил порозовевшее лицо мертвеца. Может, это утреннее солнце? Так рассвет давно миновал. Преодолевая себя, снова дотронулся до шеи: пульс! Пульс был слабый, но ощущался под пальцами хорошо. Не веря своим ощущениям, Айман поспешил в комнату родителей, которые отдыхали после полуденной молитвы.

— Отец, — попросил он, — мне нужна твоя помощь.

Старик, закончив перебирать четки, последовал за сыном. Увидев незнакомца, не сдержал удивления.

— Откуда этот человек?

— Ночью он попался в мои сети, без сознания, но живой. Я привез его, не мог оставить в море…

— Ты правильно сделал, сынок! Всевышний говорит: кто спасет жизнь одного человека, спасает все человечество, кто убьет одного человека — убивает все человечество.

— Но не это самое странное. Минуту назад у него не было пульса, сейчас он прощупывается. Или я ошибаюсь? Посмотри сам, отец.

Старик заскорузлыми руками осторожно нащупал пульс и довольно кивнул:

— Пульс есть, только слабый и редкий. Но, думаю, он выживет. Может, он станет тебе братом, а нам — сыном. Мы так хотели, чтобы ты не был одинок! Может, на старости лет нам послал его сам Творец?

Он вышел из комнаты сына и поспешил к жене, обрадовать ее известием, что у Аймана может появился брат.

Глава 2. Я вернулся

Слышу монотонную речь на незнакомом языке, словно кто-то читает молитву. «Молитва», — слово всплывает в голове, знакомое до боли по восприятию, но абсолютно непонятное по смысловой нагрузке.

Открываю глаза: в комнате полумрак. Небольшое окно напротив меня занавешено, но пропускает достаточно света, чтобы увидеть молодого парня. Он сидит, сложив ноги по-турецки. «По-турецки» — мне тоже ни о чем не говорит, но именно это определение первым приходит в голову. На небольшой подставке перед ним — книга, которую он внимательно читает.

Парень одет в белую длинную рубаху, на голове — маленькая шапочка. Я прикрываю глаза, начинаю различать отдельные слова в его монотонной речи, а через секунду ловлю и весь смысл, когда понимание обрушивается на меня.

— О Аллах, Господь людей, удаляющий болезнь, исцели, Ты — Исцеляющий, и нет целителя, кроме Тебя, исцели же так, чтобы после этого не осталось болезни…

Я открываю глаза. Парень перестает читать и вскакивает на ноги.

— Waad soo kacday! (Ты очнулся!) — так звучит из его уст непонятные мне слова. Видимо, в моих глазах вопрос, потому что с сожалением в голосе он произносит:

— Ma i fahmeysaan? (Ты не понимаешь меня?)

Смотрю на парня. Кто он такой, чего от меня хочет? Я ни слова не понимаю из его речи, лишь догадываюсь, что мне задают вопросы. Странно, ведь молитву-то я понял.

— Где я? — спрашиваю на арабском в свою очередь и теперь вижу непонимание в глазах своего собеседника.

Он, наклонив голову, вслушивается в мой говор и отрицательно качает головой, показывая, что вопрос непонятен. Я повторяю вопрос на английском. На этот раз мне показалось, что вопрос понят.

— Аmerican?

— No it is, — облизываю сухие, потрескавшиеся губы.

Парень подскакивает к кувшину и наливает воду. Осторожно поит меня, приподняв за голову. Стало значительно лучше. Он уходит, показывая знаками, что скоро вернется.

Рассматриваю потолок, крашеный известкой, одинокую лампочку, свисающую на двухжильном проводе. С трудом поворачиваю голову и вижу маленький облезлый шкафчик темно-бордового цвета, без намека дверь. Стоят книги, стопка бумаги. Окно напротив меня небольшое, с деревянной рамой, одна створка открыта, воздух колеблет простенькую занавеску. Дверной проем — справа. У моих ног стоит маленький столик на четырех ножках, на котором кувшин и пиала.

Больше в комнате ничего нет, то, что позади меня, не вижу, запрокинуть голову нет сил и желания. Слышу, как жужжит в комнате муха, и детские крики на улице.

Где я? Кто этот парень? Его лицо мне незнакомо. Вопросов больше, чем ответов. Болит все тело, странно болит. Тянет. Я чувствую его местами, словно комбинезон, одетый в первый раз…

Машинально провожу руку по телу и понимаю, что женской груди НЕТ! Рука стремительно ныряет в промежность, чтобы наконец ощупать то, чем я гордился столько лет.

Я вернулся!!!

Я в своем теле, не в женском, а в своем родимом, по которому так соскучился. Хотелось вскочить и станцевать, физических сил не было, но радости было столько, что я задыхался от переполнявших меня эмоций.

Здесь мой родной, на месте, я так соскучился!