V1

Директор школы начинает принимать постылые меры и увольняет классного руководителя Антона. А правозащитники, оппозиционеры, в свою очередь, устраивают несанкционированный митинг протеста, который разгоняет рота ОМОНа где-то чуть меньше, чем за пять минут. И все это снимают телекамеры, все это потом попадет в новости центральных телеканалов.

Один журналист из местной газетенки начинает разбираться, оценивать факты и пишет статью о происходящем в его городе, которую, естественно бракуют. Его это задевает, отчего он идет в местный ночной клуб, где знакомиться с человеком, продавшим Дорошкевичу пистолет когда-то. Дельца через восемь месяцев отправляют в дурдом с диагнозом «маниакально-депрессивный психоз крайней стадии».

Теперь картинка сложилась. Как они трясутся ради одной фразы, бедные, бедные люди. Глупо говорить о свободе в полицейском мире. Но вот дилемма. Лодка наполнена водой до краёв и подтекает, но еще плывет. Чтобы она начала безвозвратно тонуть, нужно лишь всего-то слегка ее качнуть.

Это было два месяца назад. Ровно в 12 часов дня неизвестный мужчина проник в серое неприметное здание на улице Серафима Саровского, 10. Угрожая охраннику пистолетом, он захватил ретрансляторную станцию службы оповещения населения ГоЧС города Сперанска. Да, те самые, на случай ядерной войны. Поменяв бабины, он заменил сигнал «Атомной тревоги» песней «Варшавянка». А затем включил.

Его можно назвать романтиком, который, как и Дорошкевич, решил поставить все на кон, пойти ва-банк, кто знает. Зачем он это сделал, для кого – остается загадкой. Единственное, что я могу сказать, так это то, что спецназ, войдя внутрь, не обнаружил его в помещении.

В Управлении МВД ему дали классификацию террориста, но он не похож на него… У него ведь была мотивация это сделать, что им двигало, в чем смысл и почему именно эта песня. Я был в этот момент на улице. Я слышал, как из динамика доносится неизвестный мне голос… и мелодия. Каждый её слышал. Жизнь будто бы остановилась на четыре минуты, потеряла всякий смысл нудная работа в офисе, жалкие посиделки в ресторанах быстрого питания угасли. Мелодия. Она была везде, и вроде бы нигде. Она поднимала души людей, заставляла лететь в беспросветные дали, закрома своей памяти, и каждый начинал думать о своем. Даже если бы источник звука вырубили раньше, чем закончилась песня, музыка продолжала бы играть. Каждый почувствовал нечто такое неощутимо глубокое, но в то же время родное. Как у Кинга: «Я не знаю, о чем пела эта женщина».

Я не могу сказать, что во мне всё кардинально поменялось, вовсе нет. Просто как будто бы перещелкнуло, переключило. Я ненавидел себя, свой мир, свою жизнь, и голос этот был ярок, как никогда. Но все утихло, все померкло на эти четыре минуты, потому что эта песня дала мне то, что никогда бы не подарил никакой алкоголь на свете. Свобода в чистом виде. Музыка, я слушал ее сердцем. И даже сейчас, находясь в обезьяннике патрульной машины, я еду в Управление Сперанского МВД и слышу, как «вихри враждебные веют над нами…»

Cam_0008

«Здесь сердце благородное разбилось…

Покойной ночи, милый принц, спи сладко!

Пусть ангелы баюкают твой сон».

У.Шекспир «Гамлет», Горацио

Как же долго мы едем. Жесткие сиденья в обезьяннике сзади полицейского «Уазика» отбили мне все внутренности, и любая, даже пятиминутная поездка в нем становится вечностью. Эти ублюдки даже не включили мне лампочку, и я не вижу ничего, ближе своего носа. Все, что мне остается, это лишь вспоминать. Но не всегда вспоминания бывают счастливыми.

Март этого года. Мне очень были нужны деньги. Я давно перестал существовать как Коба, и поэтому просто прожигал сбережения матери. Но нулей на моём счету в банке становилось все меньше, а кушать надо было, поэтому я решил найти работу. Я знал, кем хочу быть. Журналистом. Я был уверен, что Бородан, знакомый в баре, устроит меня по блату в свою газету, но, сколько я ему раз не звонил, он все не брал трубку. В конце концов, я не выдержал и пошел в редакцию его газеты.

Кожаный диван, реплики старинных фотографий нашего Сперанска на стене, панели как дешевый закос под дерево и жуткого вида линолеум – это было типичное офисное помещение, гробница творчества в чистом виде. Спустя полчаса моего ожидания меня пригласили в какой-то маленький кабинет с высокими потолками, в котором из мебели не было ничего кроме компьютерного стола и стульев. На одном из этих кожаных стульев сидела пожилая делового вида женщина в приталенном костюме и очках, которая доходчиво мне объяснила, что Бородан вот уже какой день не выходит на связь и с ними, и было бы весьма неплохо, если бы я съездил к нему на квартиру посмотреть, как он там. Тогда уж, возможно, меня и возьмут на работу. Мол, «считай это первым заданием».