В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Ну, мы сейчас о любви и не будем говорить, потому что любовную интригу читатели найдут в романе сами и прекрасно с ней справятся… Давайте акцентировать внимание как раз на эпохе перемен. Здесь надо, наверное, кое в каких нюансах разобраться. Юрий Михайлович, с того времени, как мы все хотели перемен – помните знаменитую песню Виктора Цоя? – претерпели ли изменения ваши взгляды на эти желания и перемены?

– Мои взгляды претерпели очень сильное изменение. Потому что я был не только наблюдателем происходящего. И даже не пассивным участником тех событий перестроечных, я был одним из глашатаев перестройки. Потому что мои вещи – «ЧП районного масштаба» и «Сто дней до приказа» – были в ряду первых перестроечных книг…

– Мы ими зачитывались, мы передавали их из рук в руки. Это ходило, знаете, как знамя…

– А ведь они были написаны до перестройки. «Сто дней до приказа» – моя первая повесть об армии – была написана в 1980 году, а вышла в 1987 году.

– Так это вы перестройку начали?

– Ну а кто ж ещё? Конечно. Без меня не обошлось. «ЧП районного масштаба» я написал в 1981 году, а вышло оно в 1985-м, в журнале «Юность», редактором которого был Андрей Дементьев, смелый человек. Надо сказать, что «ЧП…» вышло до перестройки – даже в энциклопедиях неправильно пишут. Эта вещь вышла в январском номере «Юности» в 1985 году, доживал последние недели бедный Черненко, и никому ещё в голову не могло прийти, что через полгода грянут перемены. Говорят, Черненко поел скверного копчёного леща. Жаль, не угостил Горбачёва. Но это я сейчас так думаю, а в романе старался восстановить…

– …ваше тогдашнее отношение к переменам?

– Да, да. Сейчас, задним числом, говорят, что надо было всё делать по-иному, это бесполезно. Мы делаем выводы, уже обладая нынешним опытом, а тогда мы были простодушны, как монастырские девственницы.

А какая у нас сейчас эпоха?

– …Тогда нам всё казалось прекрасным и радужным.

– Мы все были воспитаны в романтической парадигме линейного прогресса. Переведу на русский язык – нам казалось, что завтра не может быть хуже, чем сегодня, уже потому, что это – завтра. Выросло целое поколение, которое видело, как жизнь, может быть, не так быстро, как хотелось бы, но улучшается. Вот я, например, вырос в заводском общежитии маргаринового завода в Балакиревском переулке недалеко от Лефортово. И я очень хорошо помню, как в 60-е ходил в школу по этому переулку мимо одной-единственной личной машины «Победы». Я до сих пор помню фамилию владельца – Фомин… ещё где-то во дворе притулилась раскуроченная трофейная «Амфибия», которую привёз кто-то из фронтовиков… Потом, когда я студентом туда приехал, в переулке уже было много машин. А когда я сам стал водить, там просто припарковаться стало негде. Но нам казалось: жизнь улучшается слишком медленно, а надо бы скачком, хлоп – и в изобилии. На этом нас и поймали…

– Вообще советские люди были заражены романтизацией революции, мы думали: повезло же тем, кто жил в эпоху перемен…

– Нам же не объясняли, что любое серьёзное изменение государственной структуры – это обязательно падение уровня жизни, рост преступности, межэтнические конфликты. Нам не рассказывали на уроках истории, что гражданская война была на 30 % социальным конфликтом и на 70 % межнациональной резней. Страна-то многонациональная. И много ещё чего не рассказывали. Когда затевали перестройку, народу никто не объяснил, что с началом реформ вы станете жить гораздо хуже. Ведь если бы нам в 1988 году сказали: в 1991—92 году пенсия будет 5 долларов, будут закрываться заводы, многие останутся без работы, целые области станут депрессивными, шахтёры из самой высокооплачиваемой категории станут нищими… Перестройка закончилась бы на следующий день, а останки Горбачёва так бы и не нашли....

– Может, и рассказывали, но мы же этого не воспринимали.