"В" - значит вторжение

Если я слышу звук пробки, вылетающей из бутылки шампанского, я автоматически смотрю на часы, на случай, если это окажется выстрелом, и потом меня попросят написать полицейский рапорт.

Кто-то ездил на скейтборде перед домом, металлические колесики по цементу, повторяющиеся удары, когда скейтборд пересекал трещины на тротуаре. Взад и вперед, звук то нарастал, то удалялся. Я прислушивалась, пытаясь определить, сколько скейтбордистов там было — только один, насколько я могла судить. Было слышно, как парень пытается подпрыгивать и разворачиваться, доска грохается вниз, когда у него получается, или стучит, когда не получается.

Я вспомнила, как Гас орал на двух девятилетних скейтбордистов в декабре. Он был очень ворчливым и раздражительным, но по крайней мере, был на ногах. Несмотря на его жалобы и дурацкие звонки, он был живым и энергичным. Теперь он ослабел, и никто по соседству не был достаточно раздражительным чтобы протестовать против шума под окнами.

Доска стучала и грохотала, с тротуара на улицу и снова на тротуар. Это начинало действовать мне на нервы. Может быть, с этих пор, я стану ворчливой соседкой.

Я отбросила одеяло и прошла босиком через темную спальню. Плексигласовое окно в крыше давало достаточно света, чтобы я видела, куда иду. Я спустилась по винтовой лесенке, моя большая футболка не закрывала колени. В студии было холодно, и я знала, что мне понадобится куртка, если я захочу выйти и погрозить кулаком, как сделал бы Гас.

Я зашла в нижнюю ванную и влезла в ванну, чтобы увидеть из окошка, что происходит на улице. Свет я не включала, так что смогу увидеть скейтбордиста, без того, чтобы он увидел меня. Звук, кажется, удалялся, приглушенный, но упорный. Потом — тишина.

Я подождала, но ничего не услышала. Скрестила руки для тепла и выглянула в темноту.

Улица была пустой, и такой же оставалась. В конце концов, я поднялась по лесенке и залезла обратно в кровать. Было 2:25, и мое тепло растворилось, оставив меня дрожащей.

Я натянула одеяло и стала ждать, пока согреюсь. Следующее, что я поняла, что уже 6:00 и время для пробежки.

Я почувствовала в себе больше оптимизма, когда за плечами остались километры. Пляж, влажный воздух, солнце, рисующее прозрачные разноцветные слои на небе- все говорило о том, что это будет лучший день. Добежав до фонтана с дельфином, я повернула налево, к городу. Через десять кварталов развернулась и побежала обратно, в сторону пляжа.

Я не надела часы, но смогла оценить свой прогресс, когда услышала сигнал шлагбаума у железнодорожной станции. Земля задрожала, и я услышала приближающийся поезд и его предупреждающий гудок, приглушенный из-за раннего часа. Позже днем, когда будет проходить пассажирский поезд, гудок будет достаточно громким, чтобы остановить разговоры по всему пляжу.

Как самоназначенный контролер, я воспользовалась возможностью заглянуть через деревянный забор, окружавший новый бассейн отеля «Парамаунт». Большая часть строительного мусора была убрана, и на цемент был нанесен слой штукатурки. Я представила себе готовый проект: шезлонги, столики под зонтиками, защищающими постояльцев отеля от солнца.

Изображение побледнело, замененное моим беспокойством о Гасе. Я раздумывала, не позвонить ли Мелани в Нью-Йорк. Ситуация была неприятной, и она обвинит меня.

Насколько я знаю, Солана уже предоставила ей свою версию истории, в которой она была хорошим парнем, а я — плохим.

Вернувшись домой, я занялась обычными утренними делами, и в 8:00 заперла дверь и пошла к машине. Черная с белым полицейская машина стояла у тротуара прямо через дорогу.

Полицейский в форме был увлечен разговором с Соланой Рохас. Оба смотрели в мою сторону. Что теперь? Моя первая мысль была о Гасе, но скорой помощи не было видно.

Озадаченная, я перешла через улицу.

— Есть проблемы?

Солана взглянула на полицейского, потом, демонстративно, на меня, и затем повернулась и ушла. Я знала, что они говорили обо мне, но по какому поводу?

— Я — офицер Пирс.

— Здравствуйте, как дела? Я — Кинси Миллоун.

Никто из нас не протянул руки. Не знаю, что он здесь делал, но явно не обзаводился друзьями.

Пирс был не из тех полицейских, кого я знала. Он был высокий, широкоплечий, с несколькими килограммами лишнего веса, с тем основательным полицейским присутствием, которое говорит о хорошо тренированном профессионале. Было даже что-то устрашающее в том, как скрипел его кожаный ремень, когда он двигался.

— Что происходит?

— Ей поцарапали машину.

Я проследила за его взглядом, который он перевел на машину Соланы, припаркованную через две машины от моей. Кто-то взял острый инструмент — отвертку или зубило — и нацарапал слово СМЕРТЬ глубокими бороздами на дверце водителя. Краска отлетела и металл смялся под силой инструмента.

— О, вау. Когда это случилось?

— Когда-то между шестью вечера вчера, когда она припарковала машину, и шестью сорока пятью утра сегодня. Она увидела, как кто-то прошел мимо дома, и вышла проверить. Вы ничего не заметили?