— Что это значит? — тихо спросил Валька, садясь рядом. Его всё больше и больше охватывало опять ранее совсем незнакомое чувство страха. — Что-то с мамой? Па, скажи!
— Пока ничего, — с явным усилием сказал отец. — Но, может статься, ты и её больше не увидишь… сядь, Валя, — неожиданно мягко попросил отец, потому что Валька вскочил. — Сядь. И послушай.
Валька сел, тяжело дыша. Он мгновенно взмок и понял это с отвращением — ощущение прилипшей к спине рубашки было противным. Отец смотрел прямо перед собой, потом заговорил:
— Понимаешь, Валентин… вся жизнь, которую ты знаешь наша, твоя — всё неправда.
Валька промолчал. На секунду ему показалось, что сейчас отец скажет что-то, как из глупого фильма: ты не наш сын, а теперь нашлись твои настоящие родители… или что-то вроде этого. Кажется, Сергей Степанович ожидал вопросов, но, видя, что сын молчит выжидающе, продолжал:
— Я никогда от тебя ничего не скрывал. Ты знаешь, как мы разбогатели.
— Да, — кивнул Валька. — Я знаю. Но ты же так много делаешь хорошего теперь. И время было такое…
— В том-то всё и дело, — Сергей Степанович положил тяжёлые кулаки на колени, обтянутые английскими брюками. — Это довольно типично для нашей среды — мне всё время было стыдно. Пока шёл период первичного накопления… — Сергей Степанович усмехнулся, — нет, тогда не было. Мы мочили и трясли друг друга и разную сволочь, я и сейчас не ощущаю никакой вины… Но где-то в конце 90-х я как будто на поверхность вынырнул. У нас уже всё было… и был ты. Я решил помогать людям.
— Ты и помогаешь, — недоумённо перебил Валька. Сергей Степанович сделал досадливый жест: