В закоулках Мироздания

Подойдя, мы застыли от изумления. Картина, представшая нашему взору, поражала своей безмятежностью – она никак не вязалась с тем, что происходило вокруг, и сильно напоминала пир во время чумы. Эта картина была тем более удивительной, что Ася, Яна и Митя, пребывая во вполне уравновешенном состоянии духа, пытались расшевелить Антона, а вовсе не наоборот. Ах, ну да – когда Димка своим магическим способом снимал стресс с девчонок, о бедном хореографе никто не подумал…

Дети были так увлечены, что даже не заметили нашего приближения. Мы же не хотели портить им игру, поэтому подходили тихо, на цыпочках. А в это время Янка декламировала своим звонким голоском:

– Бала-бала-ми!

– Йоу… – безрадостно отвечал Антон то, что положено, и остальные вторили ему.

– Чика-чика-чи! – задорно продолжала девочка всем известную лагерную «вопилку».

– Йоу… – послушно подвывал Антон.

Он был уже не так бледен, но бодрости у него за время нашего отсутствия не прибавилось. Эх, надо было попросить Димку, чтобы и его «полечил». Теперь за дело взялась эта троица, и, кажется, без особого успеха… Однако надежда есть – я знала, что ничто так не воодушевляло Антона, как искреннее внимание детей.

Мы с Димкой, наблюдая, остановились поодаль. Дети до сих пор нас не заметили – они были поглощены игрой и благородной целью вывести Антона из ступора. В душе я была очень тронута тем, что они делают.

Когда очередная вопилка закончилась, Митя сказал:

– Антон Витальевич, а давайте вот эту: «дыр-дыр, пулемет»? Чур, я буду говорить!

– Да, давайте, давайте! – радостно согласилась Янка и обе девочки запрыгали от восторга.

– Ладно, Мить, ты говори, а мы с Антоном Витальевичем показывать будем. Да, Антон Витальевич? – сказала Яна тем тоном, которым ребенка уговаривают съесть еще одну ложечку каши.

Хореограф уныло кивнул.

Я не без удовольствия слушала слова любимой детьми игры.

– Дыр-дыр, пулемет!

Выше-выше, самолет!

Бац, артиллерия!

Скачет кавалерия! – декламировал Митя, а все остальные послушно и старательно делали соответствующие каждой строчке движения.

Антон вяло махал своими длинными худыми руками, и выглядел при этом так комично и жалко, что я еле сдерживала истерический смех.

Мы с Димкой переглянулись и тоже стали жестикулировать под слова. После решения нелегких задач веселая лагерная игра явилась приятной разрядкой для моих напряженных нервов.

– Танки шинами шуршат!

И подлодки вдаль глядят!

Снайпер замер на сосне!

Видит сны сапер во сне! Бабах! – закончил Митя, и все, включая нас с Димкой, дружно захлопали в ладоши.

Тут-то нас и заметили. Антон так весь прямо просиял, увидев меня, и ему на глазах полегчало – он вздохнул, как малыш, увидевший наконец маму, которая ушла с утра и вернулась только к вечеру. Эх, Антон, Антон, дитя ты малое – тоже во мне, как и гаврики мои, защиту и опору видишь, безоговорочно признаешь мое моральное превосходство и доверяешь мне и моим решениям… Сейчас я понимала все это с необычайной четкостью. Конечно, и раньше его побуждения не представляли для меня особой тайны, но теперь, при помощи магии синего сапфира, незатейливые изгибы мысли нашего недотепы-хореографа были видны мне так хорошо, словно я действительно читала их в открытой книге.

Девчонки кинулись мне на шею, словно мы не виделись целые сутки. Все хорошо в их прелестных головках – страшные воспоминания не стерлись полностью, но сильно поблекли – так, как если бы это было все давным-давно. У Мити примерно то же, но он сам это сделал, сознательным усилием – запихнул воспоминания в дальний угол. А ведь у мальчишки при наличии чистейшей бесхитростной души – очень сильная энергетика, ясный, достаточно зрелый разум, могучая воля и твердые убеждения – и все это без малейшей примеси магических способностей.