В закоулках Мироздания

Как рассказывал мне мой дед, Отто де Мезьер, когда он еще был жив, русские обычно существуют в двух ипостасях: спокойной и озлобленной. Когда они спокойны, то это неуклюжие добродушные увальни, которые никому не причиняют зла, и у вас может возникнуть иллюзия, что их ничего не стоит завоевать и сделать рабами. Как только вы составите такой план и приступите к его выполнению, то случится то, что произошло в нашем эпосе «Легенды о Барбароссе». Когда добродушные увальни поймут, что на них напали, они сперва полгода чешут у себя в затылках, а потом идут на огород и выкапывают из земли заветный меч-покладинец. С таким мечом в руках русские на все кладут, иногда даже с пробором, и превращаются в ужасных воинов. Их удары приобретают сокрушительную силу стихий, в замыслы их полководцев не способны вникнуть лучшие тевтонские мыслители, а солдаты дерутся так, что их мало убить и повалить, а еще надо разорвать на части. Дед знал, о чем говорил, он сам в молодости участвовал в войне с русскими, и был одним из героев «Легенды о Барбароссе». Тогда все они, наши предки, только чудом остались в живых, вырвавшись из того мира в этот, когда бесчисленные русские полчища железным потоком затопили нашу прародину.

– Никогда не воюй с русскими, – говорил мне дед, – а если такое случиться, то беги от них со всех ног куда глядят глаза – ведь ты женщина, и тебе это простительно…

Мой любимый дед умер, воссоединившись с Тойфелем, и не знает, что я оказалась в таком положении. Только убежать у меня нет сил, потому что мне не служат руки и ноги, а так же потому, что любовь женщины-валькирии, что самое ужасное, держит меня сильнее любых цепей. И ведь я даже не знаю, что со мной будет потом – принесут ли эти русские меня в жертву своему божеству, или будут использовать как покорную подстилку, и мое ложе сегодня будет посещать один, а завтра другой. А может, они просто продадут меня диким наездницам из степей. В любом случае остаток своей жизни я проведу далеко от отца и нашего дома.

Тут я не выдержала и расплакалась, а ухаживающая за мной девочка утирала мне платком слезы. Как я ненавижу эту отвратительную беспомощность. Если бы у меня были силы, то я бы стукнула эту девчонку кулаком в лицо и заставила бы ее признать мое господство старшего юнкера СС. Я не совсем дура, и понимаю, что мое господство будет продолжаться ровно до тех пор, пока не прибегут взрослые воины-титаны и не прикончат меня на месте, ибо лучше умереть, смеясь врагу в лицо, чем жить, пресмыкаясь перед ним на коленях.

Когда же наконец эти дикари прекратят свои скачки? Ведь моя голова и так раскалывается, не давая возможности ни подумать, ни хотя бы снова заснуть. А подумать было над чем. Когда мы покоряли местных и загоняли их – одних в питомники для научного размножения, а других в рабочие лагеря, чтобы они там трудились на благо нашей расы, – то считали, что это в порядке вещей, и говорили: «горе побежденным». А что, если эта группа русских воинов-титанов и магов оказалась в этом мире совсем не случайно, а пришла по нашим следам, чтобы добить и поработить выживших в той ужасной войне. И теперь нам следует вслед за ними ожидать появления русских армий, вооруженных до зубов железом и магией. Тогда снова будет «горе побежденным», но только побеждены будем теперь уже мы – тевтоны…

Капитан Серегин Сергей Сергеевич.

Когда окончательно стемнело и на небе зажглись звезды, в самый разгар веселья воздух над площадкой, где танцевали, вдруг заколебался, и из этого марева в центр круга танцующих вдруг вывалились двое: уже знакомый нам Гермесий с посохом-кадуцеем, крылатых сандалиях и широкополой шляпе, и еще один тип: плешивый, коренастый, хромоногий, с большими руками, покрытыми трудовыми мозолями.

Музыка тут же стихла, круг танцующих распался. Местные с некоторым испугом смотрели на незваных гостей. Покровитель плутов, от которого винный дух шибал метров за десять, осмотрелся и немного придурошно поклонился мне и отцу Александру, подметая при этом землю полями своей шляпы.

– Здравствуйте, господа-начальники, разрешите присоединиться к вашей честной компании? – произнес он.

– И тебе здравствовать, Гермесий, – ответил я. – Представь своего друга, и добро пожаловать к нашему веселью.

– Знакомьтесь, ик, – кивнул божок, находившийся в том состоянии благородного подпития, когда ноги еще держат, а мозг уже отключается и язык сам, без его участия несет всякую околесицу, – это мой друг Гефестий, собственной персоной. Шли мы с ним, понимаешь, мимо и смотрим, кто-то празднует, да так, что дым коромыслом. А неподалеку тевтоны дохлые кучей валяются… – он захихикал, – ох и засмердит здесь через недельку…

– Балаболка! – солидно и с чувством ответил Гефестий. – Набрался по самое не грусти у Дионисия, и теперь несет всякую хрень.