В высших сферах

Джеймс Хоуден несколько раздраженно поднял глаза от лежавшей перед ним папки, а их было несколько на его столе, помеченных грифом «Совершенно секретно» и имеющих отношение к межконтинентальной обороне. Военные дела никогда особо не интересовали Джеймса Хоудена, и даже теперь он делал над собой усилие, чтобы сконцентрироваться на фактах. Порой его огорчало, что теперь он уделяет так мало времени социальным вопросам, которые раньше главным образом интересовали его в политике.

Наливая кофе из алюминиевого кофейника, Милли спокойно ответила:

— Насколько я понимаю, вы звонили мистеру Уоррендеру накануне праздников, но он был в отъезде.

Она положила, по обыкновению, четыре куска сахара и щедро налила сливок, затем осторожно поставила чашку и тарелочку с шоколадным печеньем на бювар премьер-министра.

Джеймс Хоуден отложил папку, взял печенье и надкусил.

— Эти лучше, чем в последний раз, — одобрительно произнес он. — Больше шоколада.

Милли улыбнулась. Будь Хоуден менее занят, он заметил бы, как она сияет и к тому же очень нарядна — в коричневом твидовом с голубыми проблесками костюме и шелковой голубой блузке.

— Вспомнил — я действительно ему звонил, — помолчав, сказал премьер-министр. — В Ванкувере какие-то неполадки с иммиграцией. — И, надеясь на лучшее, добавил: — Возможно, все это уже утряслось.

— Боюсь, нет, — возразила Милли. — Мистер Ричардсон звонил сегодня утром, чтобы напомнить вам об этом. — И она заглянула в блокнот. — Он просил передать, что это животрепещущий вопрос на западе, а на востоке им заинтересовались газеты. — Она не сказала только того, что добавил лично ей и очень тепло Ричардсон: «Чудесный вы человек, Милли. Я думал о вас, и мы скоро об этом поговорим».

Джеймс Хоуден вздохнул.

— Наверное, мне следует принять Харви Уоррендера. Вам надо куда-то его втиснуть — десяти минут будет достаточно.

— Хорошо, — сказала Милли. — Я вставлю его на сегодняшнее утро.

— Много материалов там накопилось? — спросил Хоуден, потягивая кофе.

Милли отрицательно покачала головой:

— Нет ничего такого, что не могло бы подождать. Несколько срочных дел я передала мистеру Проузи.

— Отлично. — Премьер-министр одобрительно кивнул. — В ближайшие две-три недели так и поступайте, Милли.

Иногда — даже сейчас — он чувствовал странную тоску по Милли, хотя физическое желание давно улетучилось. Иной раз он даже удивлялся, как такое могло быть… как мог возникнуть роман и какое сильное чувство он тогда испытывал. Конечно, было одиночество, от которого всегда страдают парламентарии на задних скамьях в Оттаве, ощущение пустоты, когда долгие часы просиживаешь в парламенте без дела. А в ту пору Маргарет часто отсутствовала… Но все это казалось таким далеким.

— Есть одно дело, но я не хотела бы вас беспокоить. — Милли помедлила. — Пришло письмо из банка. Еще одно напоминание о том, что вы перебрали.

Переключившись на настоящее, Хоуден мрачно произнес:

— Я боялся, что это произойдет.

Как и три дня назад, когда Маргарет заговорила об этом, он почувствовал досаду от того, что приходится заниматься в подобный момент такими вещами. Он полагал, что в какой-то мере сам виноват. Он знал, что стоит ему произнести словечко среди нескольких богатых сторонников его партии и щедрых американских друзей, и существенные суммы будут тихо предоставлены без каких-либо условий. Другие премьер-министры до него проделывали это, а Хоуден всегда уклонялся — главным образом из гордости. Его жизнь, рассуждал он, началась с приюта, где его содержали благотворители, и он не желал, достигнув многого в жизни, зависеть снова от благотворительности.

Он вспомнил, как обеспокоена была Маргарет тем, с какой быстротой исчезали их скромные сбережения.

— Позвоните в трест, — велел он Милли. — Выясните, не может ли мистер Мэддокс приехать ко мне для разговора.

— Я уже думала, что вы, наверное, захотите с ним встретиться, и провела разведку, — ответила Милли. — Свободное время у вас есть завтра во второй половине дня, он тогда и приедет.

Хоуден кивнул в знак согласия. Он был благодарен Милли за быстроту, с какой она действовала.

Он допил кофе — он любил кофе очень горячим, а также сладким и со сливками, и Милли налила ему вторую чашку. Откинув назад мягкое кожаное кресло, он сознательно устроил себе передышку, наслаждаясь немногими лишенными напряжения моментами дня. Через десять минут им снова будет владеть напряжение и он будет занят, работая таким темпом, за которым его аппарату трудно было угнаться. Милли знала это и тоже научилась расслабляться в эти периоды, понимая, что Джеймсу Хоудену это нравится.

— Вы читали расшифровку? — между прочим, спросил он ее.

— Заседания Комитета по обороне?

Взяв еще одно шоколадное печенье, Хоуден молча кивнул.

— Да, — сказала Милли. — Читала.

— И что вы думаете?

Милли задумалась. Хотя вопрос был задан как бы между прочим, она знала, что от нее ждут честного ответа. Однажды Джеймс Хоуден пожаловался ей: «Когда я пытаюсь выяснить, что люди думают, половина говорят мне не правду, а лишь то, что, по их мнению, мне хотелось бы услышать».