В убежище

— Ты все проспал, соня! Ты упустил главное событие в твоей жизни! Протри глаза и смотри, бестолочь!

Йерн уселся и посмотрел на пол. «Он не мог сдержать изумленного возгласа!» — как выразился бы сам Карстен Йерн, описывая эту сцену в своем романе.

На полу, вокруг кровати ясно виднелась цепочка следов, грязных следов от довольно больших подошв.

Несколько раз огибали они начерченный красным пентакль и вели к окну. А у окна стояли в полуметре друг от друга тяжелые сапоги капитана Корпа — носками к стене, будто там, у окна, широко расставив ноги, стоял невидимый старый пират и смотрел на море.

Танкред подошел к окну, внимательно осмотрел сапоги, сравнил их подошвы со следами по полу. Разумеется, они в точности совпадали. Потом он потрогал пальцем кожу и лизнул свой палец.

— Они совсем мокрые! — сообщил он. — И соленые. Кажется, эти сапожки самостоятельно прогулялись, хлебнули морской воды, а потом вернулись и топали тут, вокруг тебя…

— Однако обратите внимание: ни одного отпечатка внутри пентакля? — радостно провозгласил Карстен. — Он бродил вокруг, но не смог войти внутрь пентакля. Он не смог пройти сквозь магическую стену! Вот что такое старые добрые заклинания! Эх, если бы вы что-нибудь понимали. Ах, я болван! Как же я мог проспать?! Нет, это непостижимо… Такое бывает раз в жизни — и все проспал!

Мы подождали, пока он оделся, и позвали остальных. В очередной раз придирчиво осмотрели всю комнату, и снова безрезультатно. Арне потащил меня в соседнюю коморку:

— Как ты думаешь, — спросил он тихо, — Йерн не мог сам это подстроить? Чтобы продемонстрировать нам свои «старые добрые заклинания» в деле?.. Своего рода — ложь во спасение?..

— А как он мог это сделать? Наша «печать» на двери была в целости и сохранности, я гарантирую. Окно тоже было закрыто…

— Я как раз про окно и подумал. Если он вылез в окно с этими сапогами, окунул их там в море и забрался обратно? Закрыл за собой окно… Не забудь, он все-таки писатель! Голова у него работает…

— Если бы он был акробатом, а не писателем! От окна до земли чуть ли не шесть метров! Он что, умеет ходить по вертикальной стене?

— А по канату?

— Он что, — скалолаз? И где он, по-твоему, спрятал свои канаты, крючья, что там еще? Арне вздохнул:

— Ну, не знаю… Придется мне капитулировать. Вступаю в Общество парапсихологов. Завтра поеду и вступлю.

За завтраком разгорелся жаркий спор, в котором, к сожалению, не родилось истины. Танкред и Эбба безуспешно пытались пробиться сквозь частокол вопросов, их «кто, что, как и почему» повисали в воздухе. Йерн погряз в унылых самобичеваниях и недоумении по поводу своей непростительной сонливости, а я от души обрадовался, когда Арне сумел положить конец переливанию из пустого в порожнее, предложив пойти купаться. Погода с утра была превосходная, и морские ванны, бесспорно, пошли бы нам на пользу. Предложение было встречено общими рукоплесканиями.

Мы улеглись на согретое солнцем скальное плато и расслабились. В ласковом лазурном море даже рифы не производили впечатления чего-то опасного, угрожающего, они сверкали в воде как косяк селедок. Природа казалась довольной и благостной, словно Господь Бог в день седьмой. Прелестные маленькие волны ласково лизали берег. Ночь хитра и обманчива, подумалось мне, день — открыт, он правдив и искренен. Все эти ночные страхи — обычная человеческая глупость, честное слово: глупо бояться природы, нашей доброй, снисходительной матери… Нет, подставим-ка лучше живот теплому солнышку…

— Сюда кто-то идет! — сказала Эбба.

Я поднял голову. В самом деле, по скалистому берегу широким решительным шагом шел человек. Без сомнения, он двигался к нам.

Он был одет в черное, как на похоронах. На голове у него была широкополая плоская шляпа, тоже черная — такие шляпы в восьмидесятых годах прошлого века носили художники. На запястьях виднелись длинные твердые манжеты, которые ему приходилось периодически поправлять, что придавало комическую неправильность его энергичному маршу. Когда он приблизился, я смог разглядеть его лицо: очень узкое, заканчивающееся длинным, острым подбородком, с близко посаженными темными глазками под насупленными бровями. Нос незнакомца торчал, словно птичий клюв — тоже острый и длинный, а бледные узкие губы то казались прямым карандашным штрихом, а то превращались в сморщенный забавный кружочек, словно край воздушного шарика, схваченной крепкой ниткой.

— Что это за пугало? — хихикнула Эбба.

— Местный Савонарола, спаситель Хайландета, — проговорил Арне, поправляя темные очки. — Пастор Флателанд. Ну, сейчас он задаст нам перцу!

Пастор взобрался к нам на плато и выпрямился. Его тень накрыла лицо Арне и длинные ноги Танкреда.

— Я слышал, что вы отказались вернуть имение за ту же сумму Эйвинду Доруму? — заявил он, не здороваясь.

Пастор явно старался говорить литературным норвежским языком, но местный выговор все же давал себя знать.

— Совершенно верно, — сказал Арне. — Состоявшаяся сделка не имеет обратной силы — золотое правило бизнеса.