Добравшись до Брюсселя в конце апреля, Серж напечатал во французском журнале Esprit открытое письмо Жиду, поблагодарив того за обращение к властям в попытке вызволить его конфискованные рукописи и упомянув некоторые советские реалии, о которых Жид мог бы и не узнать во время своего турне, — например, об арестах и убийствах писателей и в целом подавлении интеллектуальных свобод. (В начале 1934 года Серж уже пытался связаться с Жидом и отправил ему письмо из Оренбурга, в котором рассуждал об их общем ви´дении свободы в литературе.) Два писателя смогли втайне встретиться после возвращения Жида: в Париже в ноябре 1936 года и в Брюсселе в январе 1937-го. В своих дневниках Серж описывает разительный контраст: Жид — посвященный, признанный мастер, на чьи плечи возложена мантия Великого писателя, и Серж, борец за недостижимые цели, нищенствующий скиталец в опале. (Разумеется, Жид с опаской относился к Сержу, считал, что он попал под дурное влияние и сбился с пути.)
Из французских писателей, с кем Серж имел много общего — нравственную непреклонность, упорство в труде, готовность расстаться с комфортом, безопасностью, собственностью, — нужно упомянуть его младшую современницу и единомышленницу в политической борьбе Симону Вейль. С большой вероятностью они встречались в Париже в 1936 году, вскоре после освобождения Сержа, или в 1937-м. С момента его ареста в июне 1934 года Вейль принадлежала к числу тех, кто предавал огласке «дело Виктора Сержа» и напрямую высказывал свой протест советским властям. У них был общий друг, Суварин; они оба регулярно печатались в синдикалистском журнале La Révolution prolétarienne. С Вейль был хорошо знаком Троцкий — во время его короткого визита в Париж в декабре 1934 года у них состоялись дебаты с двадцатипятилетней Симоной в квартире ее родителей, где она устроила подпольное политическое собрание. Вейль фигурирует в его ответном письме Сержу от июля 1936 года на предложение о совместной работе над журналом, который тот хотел издавать. Наконец, Вейль присоединилась к международному отряду добровольцев в гражданской войне в Испании летом 1936 года, и первым, с кем она вошла в контакт по приезде в Барселону, был коммунист-диссидент Хулиан Горкин, еще один близкий друг Сержа.
Наиболее активно за освобождение Сержа выступали его товарищи-троцкисты, и в Брюсселе Серж вступил в Четвертый интернационал, — как называли себя последователи Троцкого, — хотя понимал, что их идеи едва ли послужат жизнеспособной альтернативой доктринам Ленина и политике, приведшей к сталинской диктатуре. (Троцкий считал, что надо было расстреливать не тех людей.) За его отъездом во Францию в 1937 году последовал открытый разрыв с Троцким, который из своего нового места ссылки, Мексики, обвинил Сержа в скрытом анархизме; из уважения и любви к Троцкому Серж ничего на это обвинение не ответил. Не побоявшись репутации перебежчика, предателя левых и инакомыслящего, он опубликовал еще несколько трактатов и исследований о судьбе революции в переходе от Ленина к Сталину и еще один роман, Полночь века (1939), действие которого происходит на пять лет раньше, по большей части в далеком городке, напоминающем Оренбург, куда ссылали осужденных левых оппозиционеров. Так в художественном романе впервые появилось описание ГУЛАГа, аббревиатуры от Главного управления исправительно-трудовых лагерей, огромной тюремной империи. Полночь века посвящается товарищам из самой уважаемой из радикальных партий Испанской Республики, коммунистам-диссидентам — то есть антисталинистам — из Рабочей партии марксистского единства; ее глава Андреу Нин, которого в 1937 году убили советские агенты, был дорогим другом Сержа.