В теплой тихой долине дома

В этот момент и зародилась моя новая школа со своим направлением и правилами поведения.

— Откуда вы знаете? — говорю я.

Как видите, направление новой школы было в корне отлично от старой, где учителя задавали вопросы, а ученики старались ответить на них. Весь класс как один сразу же одобрил это. Со всех сторон стали раздаваться голоса, в которых слышался самый неподдельный энтузиазм. Это была настоящая демонстрация. Ведь ни мисс Шенстоун, или Хэрри, как ей нравилось, чтоб ее звали, ни сам директор мистер Монсун просто не в состоянии были дать сколько-нибудь удовлетворительный ответ и на один из законных вопросов в подобном духе, потому, что они (да и все остальные учителя тоже) всегда принимали на веру то, о чем говорилось в учебниках.

И вот вместо того, чтобы ответить на мой вопрос учительница вынудила меня наглядно продемонстрировать, каковым должно быть поведение в новой школе. Иными словами, мисс Шенстоун заставила меня бежать. Она набросилась на меня с такой стремительностью, что я едва от нее увернулся. На какое-то мгновение ее пальцы даже вцепились в мой свитер, и его домашняя вязка в результате сильно пострадала. Что касается класса, то новые правила поведения также были одобрены им. В кризисной ситуации куда лучше было спасаться бегством, чем оставаться на своем месте. Погоня была захватывающей, но из класса я все-таки сумел улизнуть. Через пять минут, полагая, что учительница уже успокоилась, я открыл дверь, чтобы войти и сесть за парту, но мисс Шенстоун опять набросилась на меня, и опять мне пришлось удирать.

Не дожидаясь последствий, я решил сам изложить свое дело мистеру Монсуну, но когда я стал о нем рассказывать, то поразился, что симпатии директора целиком на стороне мисс Шенстоун, а на меня он смотрит с нескрываемым отвращением.

— Она говорит, что этим камням двадцать тысяч лет. А я что такого сказал? «Откуда вы знаете?» — и все. Я же не то имел в виду, что им нету двадцати тысяч. Да они, может, еще старше. Им, может, и тридцать тысяч есть. Земле сколько лет? Несколько миллионов, верно? Значит, если в книге сказано, что камням двадцать тысяч лет, кто-то же должен точно знать, откуда взялась в книге эта цифра. У нас все-таки не школа Эмерсона, а неполная средняя школа имени Лонгфелло. И поступал я сюда чтобы учиться. Что ж, за это меня надо наказывать?

— Скажи, пожалуйста, еще раз, как тебя зовут? — говорит мистер Монсун.

— Уильям Сароян, — говорю я со всею скромностью, на какую способен, хотя, признаться, это и нелегко.

— И ты по… — говорит мистер Монсун.

— По возрасту мне одиннадцать.

— Нет, я не о том.

— Вес — сто три фунта.

— Нет, нет.

— Пресвитерианец.

— Твоя фамилия. Что, собственно, она означает?

— Говорят, она означает «светлый».

— А национальность какую?

— Армянскую, — говорю я с гордостью.

— Так я и думал! — говорит директор.

— Думали? Что?

— Что только армянин и мог задать такой вопрос.

— А откуда вам это известно? — говорю я, снова демонстрируя в действии свою новую школу.

— Но ведь никто, кроме тебя, его не задал, — говорит мистер Монсун. — Устраивает тебя такой ответ?

— Только отчасти, — говорю я. — Как вы докажете, что никто другой не задал бы его, если бы этого не сделал я?

— За все годы, что я имею дело с системой государственных школ штата Калифорния, — говорит директор, — никто ни разу не задавал подобного вопроса.

— Да, — моментально говорю я на это, — и за все годы до того, как Ньютон заинтересовался, отчего это яблоки падают с дерева, никто ни разу не задавался подобным вопросом.

В тот момент я верил, что придет время и мистер Монсун подробно изложит ход нашей дискуссии в письменной форме, поскольку у меня не было оснований полагать, что он не умеет писать или не осознает, что имеет дело с человеком, о котором он просто обязан помнить. Но факт остается фактом, он не написал обо мне ни строчки.

Я был великолепен.

Не моя вина, что другая сторона не могла сказать того же и о себе.

Мистер Монсун предпочел свернуть нашу дискуссию. Он замолчал и принялся разглядывать собственные ботинки.

— Ну так как? — поинтересовался я.

— Н-да, — устало проговорил он. — Мне все-таки придется тебя выпороть. Ну так как?

— А за что?

На всякий случай я встал с места, продолжая в то же время вести наблюдение за стенографисткой, чей столик находился прямо у дверей. Помню, что она показалась мне довольно симпатичной, и я даже хотел произвести на нее как можно более приятное впечатление, хотя ума не приложу, на что, собственно, я тогда рассчитывал.

— Мисс Слайфо, — сказал мистер Монсун, но этого было для меня более чем достаточно, и прежде чем мисс Слайфо могла преградить мне путь, я был уже в дверях, затем в коридоре и почти что на середине школьного двора.

Так снова были подвергнуты испытанию и с честью вышли из него правила поведения новой школы.