В тени славы предков

После поруба Павша поутих, пахать землю помогать приехал, не брезгуя на этот раз «смердячьей» работой. Тут как раз случилось то, о чём говорили уже пару месяцев: Ярополк начал собирать войско на брата. Княжеский посол явился со старостой веси и повестил об этом Лапе.

— И что, народ идёт? — мрачно спросил Лапа, осознавая, что драться придётся со своими бывшими соратниками, с тем же Зайцем.

— Идёт. За зипунами да холопами. Древлян сколь раз одолевали! — ответил посол.

Отвертеться ему не было возможности, надо было готовиться. Конь был научен к бою, и Колот должен был попасть в комонный полк, там, глядишь, поставят копьём[92] началовать, а то и сотней.

На крутящемся тяжёлом точиле выправил борозды на мече, одевшись в тёплый зипун, — на улице было прохладно, — кинул потник на завалинку, поставил на землю корыто с песком, принялся начищать бронь. Колот перебирал пальцами блестящее струйчатое железо, любуясь им, как приехал Павша. Племянник снова чем-то загордился — это Лапа заметил сразу по тому, как Павша, подражая бывалым воинам, сплёвывает сквозь зубы, ходит по двору вразвалку. Колот решил пока ни о чём не спрашивать — сам расскажет.

— Говорят, Стрешу зимой оженили, а я-то не слышал, когда был последний раз, — молвил Павша, чтобы начать разговор.

— Говорили тебе, да не до того было, и ты прослушал, — отвечал Лапа. — Как и хотела Белава, Стреша на бабе старого русского рода женился, с дочерью взял, вдовая она была, муж под Доростолом лёг. Белава старое вспомнила, зачванилась на пиру: вот, мол, благородство не теряем своё, мы русины, с русинами и жить должны. Стреша обрезал мать: не обижай сродственников моих, вот зять твой Колот сидит, славой прославленный. Сватья тоже не поддержали Белаву.

— Точно, слышал про это, — согласился Павша. — Слыхал, — перевёл вдруг разговор, — Свенельд за голову любого из Волков сорок гривен серебром даёт.

Колот аж присвистнул: богатство неслыханное, — но, обмыслив, сказал:

— А для кого ему теперь злато копить?

И, вдруг поняв, к чему разговор, повернулся всем телом к пристроившемуся рядом на завалинку племяннику:

— Ты только не вздумай под меч Ратшин лезть! Зарубит — не оглянется.

— А я и не полезу один! Вот если с тобой вместях…

— Я с Волками в Доростоле сидел, и тебе, сыновец, я в данном деле не помощник! Не понимаешь, смотрю? Побываешь в первом бою, а потом попробуй на соратников меч поднять! Не сможешь!

— Ладно, — примирительно сказал Павша, но Колоту показалось, что племянника он не убедил.

Разговор с Павшей вернул горькие мысли о предстоящем походе. Олег заранее обречён и понимает это. И Ратша понимает, не дурак же он! Может, князья миром решат всё же? И новая невесёлая мысль пришла: вот так кто-нибудь из товарищей старых убьёт племянника. О себе Колот даже не думал: после боёв под Доростолом предстоящие битвы казались едва ли не потешными.

Глава девятнадцатая

До последнего не верилось, что придётся воевать с братом родным, от отца и матери единых. Думалось, что пришлёт Олег послов с миром. И уже не слухи, а видоки говаривали, что в Новгород, к Владимиру, послал Олег за помощью. Сам Ярополк понимал, что проучить Олега необходимо, да и горе Свенельда, коему он был свидетелем, запало крепко в сердце. И если бы Мстислав настаивал на мести, но он говорил об этом с князем больше недомолвками, оставляя решение полностью на его совести. Ярополк чувствовал себя виноватым: брат как-никак лишил жизни сына великого боярина, и теперь ему, как старшему брату, надлежало наказать вышедшего из повиновения Олега.

Подготовка к войне шла как будто сама по себе: Варяжко, сверстник и воевода Ярополков, договаривался с печенегами о конной подмоге, были посланы люди к северам и кривичам, в княжьих житницах подсчитывали обилие, что нужно выдать на прокорм ратных, в оружейной начали выдавать брони и оружие опытным воинам под поручительство воевод. Мало кто знал, из-за чего собрались наказывать войной князя Олега, ещё была крепка в народе память о княгине Ольге, мудростью своей приучившая людей к доверию государю. Потому, кроме вятших, мало кто и задумывался — надо так надо. Бояре в Киеве и Вышгороде тоже судили по-разному: вроде и Свенельды виноваты со спесью своей, но и Олег не мирится с братом. Ярополк в эти дни часто выходил на теремное гульбище, оглядывая наполнявшийся людьми, раскинувшийся под городом стан с макушками шатров, дымящимися кострами. Всё ждал, потеряв надежду, что сунется в покой слуга, принесёт вести от брата. Не будет ничего, и вскоре ратники, снующие по стану, кажущиеся мурашами с высоты Горы люди, пойдут сечься насмерть с народом его брата. «Эх, Олег, Олег!» Ещё не поздно остановить сборы, распустить рати по домам, вызвав осуждение воевод напрасной суетой, но остановить надвигающееся кровопролитие. Власть, казавшаяся ещё недавно хоть и не простой, но доступной разуму, теперь обернулась бременем, способным раздавить несущего её.