В тени славы предков

Блуд разглядывал посланца, насколько возможно было в темноте: Турин стал кряжистее, тяжелее, а так, казалось, не поменялся вовсе. Надо бы сполох крикнуть да схватить вражеского лазутчика, но Блуд уже знал, что не сделает этого, и боялся копаться в себе в попытке отыскать причину.

— Почему я? — спросил воевода, зная, впрочем, ответ: бесконечная распря с Варяжкой, преданным князю, аки пёс, голодающая в крепости семья, губительное бездействие Ярополка. У Ярополка, кроме Варяжки, близких нет никого.

И, не дожидаясь ответа от Турина, который не собирался отвечать, задал новый вопрос:

— Гуннар всё рассказал, как здесь сидим?

— Рассказал. С ним всё в порядке и с кметями, с ним пришедшими, тоже. Князь слово людям дал и волхву Белояру, что крови русской не прольёт более, потому Родень на щит и не взяли ещё. Потому и просит тебя моими устами: помоги Ярополка склонить к миру. Спасёшь не только себя и чад своих, но и людей, что в осаду забраны.

Блуд молчал, Турин не торопил его с ответом. В крепости стояла мёртвая тишь: ни огней, ни окриков. Кто-то с факелом — либо Варяжко, либо Вышата Лунь — прошёл вдоль по стенам, проверяя сторожу. Воевода думал. Что сейчас миром решить, что потом — конец всё равно один. Владимир схватит Ярополка, закуёт в железо либо отправит куда подальше с глаз долой. Ну не убьёт же он брата! Слово дал, да и помнят все, как осуждали Ярополка за смерть Олега, князю от Свенельда отвернуться пришлось. А потом? Что будет потом, если он сейчас откажется? Всё, что выслужил в жизни, пойдёт прахом. С другой стороны, клятву давал верно служить. Ну а сам князь тоже хорош! Так бездарно отдать княжение и погибать от голода в пограничной слободе, вместе с людьми, всё ещё верившими в него! Святослав, окажись в такой беде, вышел бы в поле да сложил бы голову в бою, ибо мёртвые не имеют позора.

— Что делать? — спросил Блуд. Турин сунул ему в ладонь что-то маленькое и твёрдое.

— На. Придёшь в наш стан, так это тебя ко князю и приведёт. Тут уж сам всё помысли, как сделать. Бывай, воевода, свидимся.

На ощупь определив, что переданная вещь — перстень, Блуд сунул в него безымянный палец. Оглянулся на безмятежно спящего сына: одобрил бы? Почему-то казалось, что нет. Огнята переполошил бы стан, и Турин при всей его бычьей силе и изрядном воинском умении вряд ли бы ушёл. А он не только выслушал тайного посланца, но и согласился помочь. Наверное, многие назвали бы это предательством. От этих мыслей стало гадко, как будто вляпался во что-то мерзкое.

Глава сорок девятая

Ко всем бедам прибавилась ещё одна: находники нашли водяную жилу, питавшую два колодца в крепости, воды в которых едва на всех хватало, а теперь, когда Владимировы воины вырыли ров, отводя жилу, её вовсе стало мало, тем более в стоявшую летнюю жару. Казавшийся спасением ливень шёл всего полчаса, едва прибив пыль, ненадолго принеся свежесть. Коней забивали больше, ибо кони, как и люди, страдали от голода и жажды (им теперь пить почти не давали); съедаемые гнусом, вызывали жалость, и смерть для животины казалась избавлением. Снова близился голод, отчаявшиеся слобожане даже уже не возмущались, потеряв к жизни интерес и ожидая хоть какого конца. И Блуд решился.