В тени двуглавого орла, или Жизнь и смерть Екатерины III

Обе императрицы — царствующая Елизавета Алексеевна и вдовствующая Мария Федоровна, оставались со своими дворами до середины августа в Петергофе, куда из летних лагерей часто наведывался император. Като могла встречаться с князем Долгоруким только в официальной обстановке и набиралась смелости, чтобы поговорить с императором о своих свадебных планах.

Но вскоре воинские учения закончились, и Мария Федоровна смогла теперь уехать с детьми и с новобрачными в свой любимый Павловск. Как ни возражала и ни капризничала Като, ей пришлось подчиниться безжалостному диктату дворцового этикета.

Новоиспеченная супружеская пара проводила медовый месяц в тиши прекрасных парков, в тесном семейном кругу. Как ни пыталась императрица-мать оттянуть разлуку с дочерью, день расставания приближался. А тем временем из Веймара уже шли письма с просьбой ускорить приезд принца и его супруги, к торжественной встрече которых там давно готовились. Молодую герцогиню ждали с нетерпением. Еще до бракосочетания принца Шиллер писал шестнадцатого июня в Петербург своему другу: «…Все мы напряженно ждем появления новой звезды с Востока». Ждала этого и Като, куда более нетерпеливо, чем могла признаться даже самой себе.

В Веймар уже было отправлено приданое великой княгини: на восьмидесяти повозках везли мебель, гобелены, посуду, вазы, картины, другие произведения искусства — все, что было достойно украсить жизнь царской дочери в скромном германском герцогстве. Приданое, которое получила Мария Павловна, намного превышало не один годовой бюджет всего Веймара.

Через много лет Гёте случилось увидеть драгоценности и другие сокровища, которые она привезла с собой, и, восхищенный, поэт-министр записал в своем дневнике 27 мая 1829 г.: «Зрелище из „Тысячи и одной ночи“».

Закончилось лето, императорская семья вернулась в Петербург. Наконец день отъезда был назначен — 25 сентября. Императрица-мать и брат-император решили проводить новобрачных на некоторое расстояние от Петербурга. Они ехали с ними в одной дорожной карете, в остальных разместились члены семьи, придворные.

Около полудня миновали Нарвскую заставу. На первой после Петербурга станции состоялся прощальный обед в узком кругу без посторонних. Здесь Александр попрощался с сестрой и зятем и вернулся в город, а императрица Мария Федоровна все еще не могла решиться на это и поехала с дочерью дальше… Лишь на следующее утро они расстались.

Императрица сразу же направилась в Гатчину, так как не хотела возвращаться в Петербург, где ей все напоминало о недавних радостных днях, которых у нее в последнее время было так мало. Сын-император, понимая состояние матери, отнесся к этому ее вынужденному уединению с пониманием: слишком много у этой женщины было за прошедшие годы потерь и разлук…

Да к тому же его одолевали другие заботы: любимая сестра Екатерина призналась ему, что без ума от князя Михаила Долгорукого, и жаждет стать его законной супругой. Никакие доводы о мезальянсе не действовали, Екатерина упрямством пошла в покойного батюшку, и если забирала какую-то идею в свою очаровательную головку, то справиться с этим было практически невозможно.

Александр был близок к отчаянию, потому что знал: князь Долгорукий полюбил другую. Причем любил ее не первой страстью юнца, а всем существом умного, опытного, рано повзрослевшего человека. Более того, убежденный холостяк, князь Долгорукий задумал… жениться. Светская жена-мотылек, пустоголовая прелестная бабочка привлекала его не больше, чем хлопотливая хозяйка дома, занятая только пересчетом ложек, да варкой варенья. И вдруг — Царь-Девица. Упустить такой шанс в своей жизни князь не мог. Но Авдотья была замужем…

О том же, что его женой мечтает стать великая княжна Екатерина Павловна, князь Михаил и не догадывался. Конечно, он видел, что она отличает его среди прочих, что кокетничает с ним и явно дает понять, что князь ей не безразличен. Но относил это за счет молодости и наивной восторженности княжны, которая жаждала любви и просто вообразила себе, что любит. На все намеки о том, что намерения княжны достаточно серьезны, князь Михаил только нетерпеливо отмахивался:

— Ее высочество изволит играть, оттачивает на мне свое очарование, вот и все. Конечно, Екатерина Павловна прекрасна как день и умна не по годам, но я ей не пара. Ей предназначен более высокий жребий.

Знал император Александр и то, что на двадцать шестом году жизни Авдотья Голицына, «Ночная княгиня», тоже полюбила красавца-князя, полюбила со всем пылом юной, романтической, пылкой любви, тем более страстной, что надежда на ее обретение была уже почти утрачена. Да, красавица-княгиня была замужем, но…