По высочайшему повелению ей в женихи был назначен князь Сергей Михайлович Голицын. Недалекий, чтобы не сказать — глупый, немолодой, чтобы не сказать — старик, богатый, но с некими противоестественными наклонностями, о которых шушукались в обеих столицах — какое счастье он мог дать молодой, умной красавице? Но с монархом шутки были плохи: одну супружескую пару, осмелившуюся повенчаться без его ведома, он посадил в крепость на хлеб и воду. Как мог поступить Михаил Измайлов? Лишь поблагодарить Павла за милость.
«Письмо Ваше, в коем Вы благодарите меня за племянницу Вашу, я получил, и очень рад, что через сие мог дать Вам знак моего к Вам благорасположения, с коим и пребуду к Вам навсегда благосклонным,» — написал Павел дядюшке Евдокии 5 декабря 1796 года.
— Да, папенька любил устраивать неожиданные браки, — задумчиво отозвалась Като, вспомнив внезапное решение Павла о свадьбе генерала Багратиона и совершенно не подходившей ему графиней Скавронской. — И что же дальше, Мари?
— Летом 1799 года (два с половиной года все-таки потянули!) Евдокия Измайлова стала княгиней Голицыной. На первых порах она думала, что обычная супружеская жизнь, а главное, дети, заменят ей отсутствие любви, кстати, взаимной. Но фактической женой князя она так и не стала.
Зато князь увез свое главное в жизни приобретение во Францию, где красота и ум Авдотьи — теперь она себя только так и называла — расцвели в полной мере. Но еще до этого произошел тот самый странный случай, во многом определивший дальнейший образ жизни блистательной княгини. Некая гадалка предсказала ей, что умрет она ночью, во сне.
«Смерть не застанет меня неприбранной», - надменно ответила молодая красавица и…
— Это я помню, это я слышала! — вскричала Като. — И что же сделала княгиня?
— Превратила день в ночь. Ложилась спать на рассвете, приемы начинала заполночь. В Париже, а затем в и в Петербурге, куда после смерти императора Павла недавно вернулись князь и княгиня Голицыны, Авдотью прозвали «Princesse Nocturn» — «Ночная княгиня». В ее салон на Миллионной улице теперь может попасть только тот, кто способен увлечь ум красавицы — а не ее сердце. И попасть только ночью: днем княгиня не принимает никого и никуда не выезжает до заката… Вот вам обещанная история, княжна, а теперь спокойной ночи.
— Бедная княгиня, — пробормотала Като, у которой уже слипались глаза. — Как бы я хотела познакомиться с нею поближе…
— Ваши судьбы обязательно пересекутся, — шепнула Мария еле слышно. — Но лучше бы этого не случилось…
Но Като уже сладко спала, опустив длинные ресницы на побледневшие щеки.
«Вряд ли графиня Ливен одобрила бы такие сказки на ночь, — подумала Мария, укладываясь спать в смежной маленькой комнате. — Но ведь я не имею права открыто рассказывать этой малютке о том, какая судьба ее ждет. Пусть себе пока грезит о коронах».
Графиня Ливен была неизменной старшей воспитательницей всех дочерей императора Павла, и чрезвычайно строго следила за тем, чтобы соблюдались все правила приличия и хорошего тона. Мать девочек доверяла ей так, как никому другому — и не зря. В отличие от сыновей Павла, все его дочери получили блистательное образование и впоследствии слыли незаурядными умницами, даже Александра и Елена, которые не успели расцвести полным цветом.
Воспитывали великих княжон строго, но достаточно разносторонне. Кроме необходимого знания нескольких европейских языков — французского, языка просвещенной Европы; немецкого, родного языка их матери, им читали курсы математики, политической экономии, истории и географии.
Конечно, их обучали музыке, танцам, верховой езде и хорошим манерам, все они прекрасно рисовали. Екатерина же даже занималась, по примеру матери, гравированием, а кроме того прекрасно владела не слишком тогда распространенным в высшем свете России английским, и хорошо говорила и писала по-русски, что для женщин из высшего общества в конце XVIII века было большой редкостью.
И английский, и русский языки преподавала ей фрейлина Алединская, хотя и императрица, и графиня Ливен, не были от этого в восторге. И уж совсем непонятным было для них то, что Екатерина самостоятельно овладела латынью, что для барышни ее положения было уже почти неприличным. Но Като, как обычно, настояла на своем. И ее оставили в покое, тем более, что императорской семье приходилось решать куда более серьезные проблемы.
1802 год явил петербуржцам новую королеву красоты, а императорской семье — очередной трагический скандал, результатом которого стал окончательный разрыв Великого князя Константина и его супруги. Но перед этим произошла история, потрясшая не только Петербург — чуть ли не всю Европу.
Из всех четырех сыновей Павла I более других походил на отца внешностью и нравом второй — Константин, чье сумбурное отречение от царствования впоследствии стоило России бунта декабристов, а пока приносило непрерывные тревоги его брату-императору и матери — вдовствующей императрице. Константин не переносил отказов, любой его каприз должен был исполняться немедленно, а в отношениях с женщинами был совершенно необуздан.