В темноте

Пока молчали взрослые, я пыталась добиться объяснений от Мелека.

«А ты что думаешь, Мелек? – спрашивала я его. – Они погибли?»

«Все будет хорошо, – отвечал он, – они скоро придут».

Четвертый день был похож на три предыдущих: мы тщетно прождали наших друзей. Неужели они все-таки попались немцам? В самом конце немецкой оккупации? После всего, через что нам пришлось пройти? Других объяснений их долгому отсутствию мы найти просто не могли. Мы чуть было не начали оплакивать их, но потом, поняв, что это будет равносильно признанию факта их гибели, решили молиться за них. И на этот раз я попросила об этом Якоба Берестыцкого, веря, что он ближе всех к Богу.

– Молись, Якоб, молись, – снова сказала ему я. – Молись, Якоб, молись! Молись!..

Утром 23 июля в трубе показался Стефек Вроблевский! Уж не знаю, что это было: простое совпадение или божественное предначертание, но именно на это число приходился день рождения моей мамы!.. Увидев нашего друга, мы обезумели от счастья. Вроблевский рассказал нам о боях на улицах Львова. Испугавшись бомбежек, он спрятался… в канализационных тоннелях. Наших тоннелях!

– Они стали моим вторым домом, – сказал Стефек. – Я знаю, что с вами буду в безопасности. И вот я здесь.

Вроблевский заверил нас, что с Сохой все в порядке. А потом рассказал об уличных боях. Чуть позже в тот же день Корсар пробрался к месту, где можно выглянуть в город, и там подслушал, как советские солдаты обсуждали свои дела. Чтобы лучше слышать, Корсар даже сдвинул в сторону крышку люка. Он решил, что русские уже взяли город.

Но мы не спешили радоваться. Мы помнили о Тарнополе. Вроблевский тоже предпочел отнестись к новостям с осторожностью. Он решил найти Соху с Коваловым и вместе с ними решить, когда можно будет вывести на поверхность нас. Нам он приказал не покидать Дворца.

Толя, узнав о том, что улицы города находятся под контролем русских, не видел смысла оставаться в канализации. Он пришел в ярость. Мужчины уже устали утихомиривать его, а он не переставал орать:

– Да отпустите вы меня уже! Хватит!

Прошло еще несколько дней. Никто не появлялся. Так надолго – больше чем на неделю – Соха нас не покидал. Мы сильно беспокоились и… предвкушали скорое освобождение! Счастье и страх переплелись в одно чувство. Мы ждали. Несколько дней нам не приносили никаких продуктов – мы перебивались суррогатным кофе, и его запасы подходили к концу. Но мы были так возбуждены, что не думали о еде.

Мы уже могли слышать наверху русскую речь. Смех и веселый гомон игравших на площади детей сменились командами русских офицеров. Мы все больше привыкали к мысли, что город в руках русских. Мы уже подумывали подняться наверх самостоятельно, не дожидаясь разрешения Сохи и Вроблевского.

И все же мы решили дожидаться их. Мы попытались восстановить распорядок жизни во Дворце. Просыпаясь по утрам, снова делали из досок лавочки. Мы смотрели, как читает утренние молитвы Берестыцкий. Мы выпивали кофе. Мужчины продолжали охранять Толю, сменяясь каждые четыре часа. Утром 27 июля, отдежурив свою смену, папа передал пистолет Корсару и прилег отдохнуть. И в этот момент случилось то, что мы старались приблизить своими молитвами, чего ждали, во что верили, о чем грезили во снах…

До самого конца своей долгой жизни папа говорил, что больше всего жалеет о том, что проспал этот момент. Момент, когда нам сообщили, что мы свободны и можем вернуться в мир людей. Долгие месяцы он представлял себе, как это произойдет, и вот, когда это мгновение настало, он крепко спал.

* * *

Это был Соха, но на этот раз он даже не заходил к нам во Дворец. Его громкий голос донесся до нас через решетку стока, расположенную под потолком нашего бункера.

– Хигер! Хигер! – кричал Соха. – Можно выходить! Время пришло! Вы свободны! Выходите все! Вы свободны! Chiger! Chiger! Idzieci na gore, wyochodzic – jestescie wolni!

Это были настолько прекрасные слова, что в них было невозможно поверить! Многие во Дворце еще спали, но эти слова пробились через пелену сна, и совсем скоро мы все уже были на ногах. В приступе безумного счастья мы начали бегать по нашему бункеру. Корсар в это время брился, досиживая свою вахту по охране Толи. Мама уже не спала – она бросилась к отцу и начала трясти его… Папа не мог поверить, что проспал такой знаменательный момент.