В темноте

Случались у Сохи с Вроблевским и другие удачи. Один раз Соха наткнулся на грузовик с картошкой. Это было зимой, повсюду гуляли слухи, что картошки не будет. Мой папа прочитал об этом в газете. Нас это тоже касалось – ведь мы питались картошкой почти постоянно. Забеспокоился и Соха. Чем больше денег они с коллегами тратили на нас, тем меньше у них оставалось для себя, а Ковалов с Вроблевским и так давно ворчали, что у нас не осталось ни гроша. Увидев грузовик, Соха подумал, что можно было бы переправить немного картофеля во Дворец и тогда ему с Вроблевским не придется тратить деньги на покупку картошки и таскать сумки с ней по тоннелям.

Соха был один. Он нашел поблизости канализационный люк, под которым, по его прикидкам, не было воды, и начал сбрасывать туда мешки с картошкой. Неожиданно появились немцы – то ли из СС, то ли из гестапо. Один из них остановил Соху и спросил:

– Зачем вы сбрасываете картофель в канализацию?

– Картофель гнилой, – ответил Соха с уверенностью человека, выполняющего важное задание. – Мне приказали от него избавиться.

Соха отвечал настолько убедительно, что немцы оставили его в покое. Закончив, Соха закрыл люк и запомнил место его расположения. С помощью Ковалова он нарисовал схему маршрута. Отец, Оренбах, Берестыцкий и Корсар отправились туда на следующий же день. Картошки было так много, что унести все за один раз было просто невозможно, и поэтому им пришлось несколько раз сходить туда и обратно. Наконец они перетаскали всю картошку во Дворец и свалили ее между лавочками. Куча была огромная, и нам оставалось надеяться только, что мы будем есть ее быстро, чтобы нам досталось больше, чем крысам.

Еще я помню, как Павел поскользнулся и, кажется, сломал ногу. У нас не было ни гипса, ни материалов для того, чтобы наложить шину. Соха не имел возможности добыть такие медицинские товары или купить обезболивающее, а посему Павлу осталось только несколько недель сидеть без движения и ждать, пока срастется кость. К счастью, нога зажила довольно быстро.

А в другой раз в нашем убежище случился небольшой пожар, чуть не погубивший нас всех, т. е. чуть было не сделавший то, чего не смогли сделать немцы. Вайнбергова варила суп, и у нее перевернулся примус. Это был настоящий пожар. В одно мгновение огненный шар разросся до масштабов, опасных для обитателей крохотного бункера. Деться нам было некуда. Мы бы наверняка сгорели или задохнулись, если б Корсар с папой не набросили на горящий примус одеяла. Но тут загорелось одно из одеял. Затем кто-то решил забросать огонь использованным карбидным порошком. Я уже говорила, что мы сваливали его в кучу на краю Дворца. Мужчины горстями кидали отработанный карбид на открытое пламя. Дело пошло на лад. В то же время мама с Кларой затыкали маленькое отверстие, ведущее из убежища на улицу – чтобы нас не выдал поваливший на улицу дым. Сами того не думая, они перекрыли единственный в бункере источник поступления кислорода. В результате этих одновременных действий пожар был потушен – в тот момент, когда нам всем уже нечем стало дышать! У всех обгорели волосы и брови, а лица покрылись сажей…

Пришедшие на следующий день Соха с Вроблевским похвалили нас за героизм и изобретательность, но нам казалось, что в те страшные 10–15 минут мы вовсе не проявили ни того, ни другого. Скорее, с пожаром удалось справиться чисто случайно, предприняв все, что может прийти в голову людям, оказавшимся в почти безнадежном положении.

Еще я помню, как месяцев через семь подземной жизни мы с Сохой и Вроблевским праздновали Рождество. Соха говорил об этом несколько месяцев. Он считал, что раз уж он отпраздновал с нами еврейский Новый год, мы, в свою очередь, обязаны отметить с ним его праздник. Я даже представить не могу, как Сохе с Вроблевским удалось убежать от своих семей в такой важный день, но они провели почти все рождественское утро и большую часть дня с нами. Они принесли с собой водки с бутербродами, и бункер наполнился весельем. Папа беспокоился, что Соха и Вроблевский выпьют лишнего и разболтают о нас. Папа не пил, но при необходимости мог притвориться, что выпивает, чтобы поддержать компанию. Он наливал себе водки, а потом тайком выливал ее на пол, надеясь, что таким образом меньше спиртного достанется нашим спасителям. Позднее мы выяснили, что у Сохи были точно такие же опасения в отношении Вроблевского. Каждый вечер по пути домой Вроблевский предлагал зайти куда-нибудь выпить, и это вызывало у Сохи беспокойство. Он не сомневался в честности и преданности своих товарищей, но не знал, как они поведут себя выпивши. Мало того, он не был уверен и в себе самом и поэтому решил, пока мы будем находиться под его защитой, не принимать больше одного-двух стаканчиков…