В темном-темном лесу

Прежде мои показания не записывались на диктофон, и приходила Ламарр одна, без сопровождения, то есть в суде они неприменимы. Поэтому начинаем мы с тех же вопросов, чтобы зафиксировать мои ответы на пленке. От адвоката я отказываюсь. Хотя это и глупо, я не могу отделаться от ощущения, что Ламарр на моей стороне. И что главное – убедить в своей невиновности ее, а дальше все устроится.

Закончив со старыми вопросами, Ламарр переходит к новым.

– Пожалуйста, еще раз взгляните на телефон. – Она протягивает мне его в закрытом пластиковом пакете. – Вы его узнаете?

– Да, это мой телефон.

Я борюсь с желанием грызть ногти. За прошедшие дни я успела обкусать их до мяса.

– Вы уверены?

– Да, тут царапинка на корпусе.

– Это ваш номер? – Она перелистывает блокнот и называет набор цифр.

– Д-да, мой.

– Меня интересуют последние звонки и текстовые сообщения с этого номера.

К такому я была не готова. Зачем им эта информация, какое отношение она имеет к смерти Джеймса? Может, они пытаются отследить наши перемещения по телефонным сигналам?

Я напрягаю память.

– Да я за эти выходные им и не пользовалась почти… В доме не ловилась сеть. Только на стрельбище голосовую почту проверила… и «Твиттер». А, и еще перезвонила мастеру в Лондоне, у меня велосипед в починке. И все.

– А сообщения?

– Не отправляла вроде… Точно нет. Последнее было в пятницу Нине, я написала, что жду ее в поезде.

Ламарр резко меняет тему:

– Расскажите о ваших отношениях с Джеймсом Купером.

Я спокойно киваю, стараясь продемонстрировать свое желание сотрудничать со следствием. Я ожидала этого вопроса. Может, Клэр очнулась? У меня сосет под ложечкой.

– Я правильно понимаю, что вы знакомы со школы?

– Да. Лет в шестнадцать встречались, недолго.

– Недолго – это сколько?

– Месяца четыре-пять.

Тут я вру. Встречались мы полгода. Но я зачем-то ляпнула «недолго», а полгода – уже какой-то срок. Мне бы не хотелось, чтобы мои показания звучали противоречиво. К счастью, Ламарр не расспрашивает меня о датах.

– Потом вы поддерживали дружбу?

– Нет.

Она ждет, что я пущусь в разъяснения. Я жду конкретных вопросов. Ламарр складывает руки на коленях и смотрит на меня. Но если я что и умею делать хорошо, так это держать паузу. Слышно очень тихое, ритмичное тиканье дорогих часов у нее на запястье. Интересно, откуда деньги? Не похоже, чтобы такую юбку можно было купить на зарплату констебля, как и крупные золотые серьги. На вид это не бижутерия.

Впрочем, какая разница. Разглядывая Ламарр, я просто коротаю ожидание.

Она тоже умеет ждать. У нее прямо-таки кошачье терпение – способность не мигая смотреть на затаившуюся мышь, пока та в панике не выскочит из укрытия. Первым не выдерживает второй полицейский, констебль Робертс, здоровенный детина с толстыми щеками и застывшим на лице мрачным выражением.

– То есть вы не общались с ним десять лет и после этого он вдруг взял и пригласил вас на свадьбу?

Черт… Врать бесполезно. Им понадобится пара минут, чтобы затребовать у матери Клэр список приглашенных.

– Нет. Клэр пригласила меня на девичник. На свадьбу меня никто не звал.

– Вы не находите, что это немного странно? – интересуется Ламарр, словно не допрос ведет, а болтает с подружкой за чашечкой капуччино.

У нее круглые розовые яблочки щек и точеные высокие скулы, как у Нефертити, а улыбка такая широкая, теплая, благодушная…

– Да, в общем, нет. Зачем жениху звать на свадьбу свою бывшую? Это было бы неловко и для него, и для меня, и для Клэр.

– То есть это неловко, а в приглашении на девичник никакой неловкости нет?

– Об этом надо спрашивать Клэр. Ей виднее.

– Значит, после разрыва вы вообще никак не связывались с Джеймсом Купером?

– Нет. Никак.

– Вы не писали ему писем? Не отправляли сообщений по телефону?

– Нет.

Я теряюсь. Не понимаю, к чему они ведут. Пытаются доказать, что я ненавидела Джеймса? Что не могла находиться с ним рядом? У меня сосет под ложечкой, и внутренний голос тихонько спрашивает: «Может, все-таки адвоката?»

Сама того не желая, я слегка повышаю голос.

– Знаете, вообще это обычное дело – обрывать контакты с бывшими.

Ламарр снова внезапно меняет тему:

– Опишите ваши перемещения по дому. Вы покидали его пределы?

– Ну да, на стрельбище ездили, – неуверенно говорю я. – Вы же знаете.

– Я имею в виду, не вместе со всеми, а одна. Кажется, вы выходили на пробежку?

При чем тут пробежка?! Я вообще не понимаю, к чему они ведут, и начинаю сильно нервничать.

– Выходила. – Я прижимаю к груди подушку и, с целью продемонстрировать желание сотрудничать, уточняю: – Дважды. Один раз в пятницу вечером и один – в субботу.

– А примерное время можете назвать?

– В пятницу примерно в четыре тридцать. Или попозже. Уже почти стемнело. По пути назад я встретила Клэр, она приехала около шести. А в субботу… рано утром. Раньше восьми. Точнее не скажу. Но после шести утра – было светло. Мелани уже не спала, может, она вспомнит.

– Хорошо. – Ламарр записывает в блокнот названные мной временные промежутки, словно не доверяя диктофону. – Во время пробежек вы не пользовались телефоном?

– Нет.