В темном-темном космосе

– О да, – кивнул Сомерс. – Решение возможно. – Он рассмеялся и окинул взглядом жаркий тесный отсек с низким потолком и задраенными люками.

– И в чем же оно заключается? – спросил Райчик.

– Вы, Райчик, подсчитали, что корабль вернется в Солнечную систему через несколько тысяч лет. Что ж, компьютер с вами согласен. Две тысячи триста лет, если быть точным. Поэтому он предлагает нам сыворотку долголетия.

– Две тысячи триста лет, – пробормотал Райчик. – Наверное, мы будем спать или что-то вроде того…

– Ничего подобного, – хладнокровно произнес Сомерс. – Наоборот, сыворотка устраняет потребность во сне. Мы будем бодрствовать. И смотреть друг на друга.

Все трое переглянулись. Потом оглядели знакомую до тошноты каюту, пропахшую металлом и по́том, задраенные люки и иллюминаторы с неизменной, словно отпечатавшейся на стекле картиной звезд.

– Да, именно так все и будет, – констатировал Уоткинс.

Толпа

Сквозь занавески доктор Нидьер наблюдал за толпой, которая двигалась вверх по склону к его лаборатории. Фермеры в потертых джинсах, лавочники в белых фартуках, механики, домохозяйки – они шагали решительно, сжимая в руках вилы, монтировки, дробовики, топоры и мотыги. Люди, с которыми он прожил бок о бок двенадцать лет, выступили против него.

Вокруг толпы прыгали и приплясывали дети. Для них это был праздник.

Доктор Нидьер вытер лоб и заметил, что руки дрожат. Его ассистенты, перепуганные, с побелевшими лицами, сбежали еще утром. И он не винил их, потому что толпа – самая пугающая вещь на свете.

С самого утра толпа клубилась у подножия холма, распаляя в себе ненависть. Временами доносился истерический голос доктора Адамса, бывшего коллеги доктора Нидьера: он подстрекал людей. Потом голоса смешались в общий рев, и толпа двинулась к лаборатории.

Доктор Нидьер взял себя в руки. Он хорошо знает этих людей. Они пусть и необразованные, но рассудительные. Он побеседует с ними и объяснит, используя научную терминологию, природу охвативших их эмоций. Хотя, если они догадались…

Вдруг стало абсолютно тихо, и Нидьер понял, что толпа подошла к двери.

– Открывайте, профессор!

– Открывайте, или мы вышибем дверь!

– Вы же знаете, мы не уйдем!

– Не пытайтесь нам помешать. Открывайте!

Доктор Нидьер подошел к двери и открыл. Руки уже не дрожали.

Несколько человек ввалились внутрь – запыхавшиеся, взмокшие, с красными лицами. Перед ними стоял объект их ненависти – огромная вычислительная машина, занимающая три стены. Ее шкалы не светились, реле не щелкали, горел только один красный огонек.

Люди смущенно переминались с ноги на ногу, оставляя грязные пятна на безупречно белом кафельном полу.

Их охватило благоговение, понял Нидьер. Точно так же, должно быть, замирали в нерешительности римские легионеры в тихом храме Иерусалима или в гулких римских катакомбах.

– Послушайте, профессор, – начал один мужчина, – мы не хотим причинять вам вред, если только вы сами…

– Я не профессор, а доктор, – спокойно поправил Нидьер. – Как твоя жена, Том?

– Сегодня неплохо, профессор.

Нидьер кивнул и обратился к другому:

– Лу Франклин, я думал, ты собираешься на сенокос?

– Сенокос подождет, сначала нужно разобраться здесь.

– Надеюсь, что так, Лу. А то дождь собирается. Миссис Григгс, вы получили посылку с трубочным табаком для меня?

Женщина нервно хихикнула и попятилась.

– Хватит заговаривать зубы, профессор.

– Нам все это нравится не больше, чем вам.

– Мы не хотим причинять вам вред.

– Это все чертова машина, мы пришли за ней.

Нидьер оглянулся через плечо на огромную безмолвную вычислительную машину, как будто видел ее в первый раз.

– Вы хотите разрушить мою счетную машину? – спросил он.

– Выключите ее сейчас же.

– Эта штука опасна.

– Это не счетная машина. Она – думает!

– Это именно счетная машина, – вежливо возразил Нидьер, как будто читал лекцию в аудитории. – Назначение устройства – складывать один и один и получать в результате два, независимо от того, идет ли речь о цифрах, химических формулах или символической логике.

Люди продолжали набиваться в комнату, вынуждая хозяина отступать. Они сжимали в руках топоры, ломы, молотки и кувалды.

– Так называемые думающие машины, – продолжал доктор Нидьер лекторским тоном, – в силу своей природы становятся объектами страха и домыслов. Они – субъекты особой склонности человека наделять человеческими качествами неодушевленные предметы. Этот феномен получил название антропоморфизм. И то, что происходит сейчас, – классический пример этого явления.

Он обвел взглядом лица людей, оценивая произведенный эффект. Люди, как правило, уважают авторитетные утверждения, даже если и не понимают их сути. Возможно, эти…

– Не надо громких слов, профессор. Мы все знаем.

– Много горя эта машина принесла нашей деревне.

– Сейчас мы ее убьем.

– Попытайтесь меня понять, – сказал Нидьер спокойно. – Человек разрушает то, что ему непонятно. Французские крестьяне подняли на вилы воздушный шар, приземлившийся на их поле. Индейцы Центральной Америки бежали в ужасе, завидев лошадей конкистадоров. Вы же пытаетесь поколотить счетную машину.

– Это вы так говорите. Но мы-то знаем.