В суровый край

— Но почему же вы не хотите этому поверить?

— А потому, что он сам бы мне все рассказал… Я прочла бы это на его лице.

И девушка осталась в твердой уверенности, что истина вскоре обнаружится, если только суд повнимательнее разберет дело.

Но настало время, когда ей все же пришлось поверить в виновность Яана, когда правда со всей беспощадностью нанесла ей жестокий удар. Анни поняла, что в жизни бывают случаи, которые не может постичь ум доверчивой девушки. Яан, ее Яан — вор, такой же преступник, как Каарель Холостильщик и Юку Кривая Шея — ничуть не лучше! С этой истиной волей-неволей ей пришлось в конце концов примириться.

Для Анни до последней минуты оставалась непостижимой мысль, что и она совершила какое-то преступление, за которое ее могут заключить в тюрьму вместе с профессиональными ворами и мошенниками. Но так как это все же случилось, девушка на некоторое время утратила способность чувствовать и соображать, что происходит вокруг. Ей казалось, что она заживо погребена или забылась тяжелым сном и никак не может проснуться. Анни не ела и не спала. Словно сквозь пелену тумана, видела она окружающее, смутно различала голоса. Лица и фигуры арестанток, сидевших с ней в одной камере, казались ей отражениями в кривом зеркале, она принимала их за зловещие привидения.

Но мало-помалу девушка стала ко всему привыкать, отдавать себе отчет в случившемся. От этого сна ее пробудили подруги по несчастью. Со свойственной им грубостью они вбили Анни в голову, что она сидит в тюрьме. Они мучали ее за молчаливость и замкнутость, которую объясняли то глупостью, то гордыней. Анни пришлось столкнуться с наглостью и жестокостью, каких она раньше и представить себе не могла. Ее высмеивали и мучили, ей вырывали волосы и ее щипали, пока наконец она не стала сопротивляться. Анни начала понимать их и, хотя против воли, подражать им — только бы ее оставили в покое, убедившись, что она во всем похожа на них.

Если бы она подольше осталась с ними в этом тесном, окрашенном в коричневый цвет гробу, в котором задыхалась от грубости и мерзости, она и сама — девушка смутно понимала это — постепенно стала бы такой же, как они, погибла бы душой и телом…

Анни все время думала о Яане, об отце. С какой гнетущей болью вспоминала она их в первое время! Но мало-помалу и эти острые чувства превратились в смутную горечь, которая, слабея, уступила наконец место тупому равнодушию. Анни с отчаянием задавала себе вопрос: «Что со мной будет?» Но затем и этот вопль души стал стихать, превращаясь в медленный, глухой стон. Ядовитый, смрадный воздух, которым ей приходилось дышать днем и ночью, вытравил под конец все ее мысли, все чувства, превратив жизнь в тупое прозябание.

Не лучше было и Яану.

Правда, ему была знакома тюремная жизнь по первому испытанию. Но то время было слишком коротким, чтобы соседи по камере успели признать юношу своим полноправным товарищем. Теперь они взялись за него. Его непосредственность и наивность, его грусть и тоска раздражали их. Они стали учить Яана, воспитывать его и ломать. Если он противился, это лишь веселило их, смешило, подзадоривало. Истязать его было для них приятным развлечением. Чем больше извивался он в их руках, тем сильнее было их наслаждение. Они мучили его физически и морально и изощрялись друг перед другом в изобретении для него все новых и новых пыток. Они ненавидели чистых душой. Кто хотел с ними жить, тот должен был воспринять их образ мыслей, усвоить их обычаи и повадки, выдержать строгий экзамен. У кого хватило бы сил им не поддаться? Длительное сопротивление и самозащита были здесь немыслимы. Яан запросил пощады после того, как его раза два побили по подошвам ног и загнали под ногти занозы. Он стал безобразничать вместе с другими, стараясь как можно лучше выдержать экзамен.

Он тоже утратил в этом доме скорби остроту чувств — она уступила место тупому равнодушию. Мысли о страшной судьбе матери, детей, невесты жили в нем только как застарелый недуг. Яан все еще старался думать об этих близких ему людях, но его измученная душа потеряла под конец способность рождать мысли и чувства. Он стал прозябать, как чахлое, захиревшее растение.

Наконец настал день суда. Это внесло перемену, придало его жизни какую-то определенность. О том, как жила в тюрьме Анни, Яан знал по слухам, ему было известно даже, что их дело будет разбираться в один и тот же день. Может быть, ему удастся мимоходом увидеть ее? Яан и сам не знал, хочет он этого или боится.

На этот раз суд протекал гладко.