Так как ни тот, ни другой не имели постоянного места жительства, там, где они нередко останавливались на ночлег — прежде всего в бобыльских лачугах, — был произведен обыск. Но ничего из украденного имущества обнаружено не было. Не нашли и денег, не считая нескольких рублей, оказавшихся при арестованных. Оба они в один голос утверждали, что в ту ночь, когда была совершена кража, они находились в пути, направляясь в город. Правда, они не могли назвать никого, кто бы их встретил в ту ночь. Удалось лишь установить, что вечером накануне грабежа они с двумя неизвестными пьянствовали в корчме Лехтсоо. Кто были эти неизвестные, полиция так и не дозналась. Каарель и Юхан утверждали, что они с ними встретились случайно и разговорились, а корчмарь заявил, что эти люди ему незнакомы.
Ясно было, что расследование необходимо продолжать. Каареля Линда и Юхана Мельберга отправили к следователю в город, а полиция стала искать их неизвестных приятелей.
У Яана имелось достаточно причин беспокоиться, что вот-вот и его вызовут на допрос. Ведь в последнее время его не раз видели в обществе арестованных — факт, отрицать который не имело смысла.
И опасения Яана оказались не напрасными.
Однажды к нему в лачугу явился младший помощник уездного начальника полиции в сопровождении урядника и прочих волостных властей. Это был энергичный человек, видно, лишь недавно поступивший на службу. Он с рвением нового начальника управлял своим участком и любил лично руководить расследованием крупных преступлений. В числе сопровождавших его был и волостной старшина.
Кай обомлела, когда в низкую, тесную лачугу неожиданно вошла группа чиновников. Беззвучно шевеля губами, она смотрела то на мясистый нос Андреса, то на блестящие пуговицы важного полицейского. В крошечной каморке, схватившись рукой за щеку, замер Яан. Минуты за две перед тем он смотрел в окно, но вдруг быстро прошел к себе, ничего, однако, не сказав матери о том, что к дому идут люди. Яан выпрямился и с бледным, но спокойным лицом вошел в переднюю.
— Где был твой сын в ночь на позапрошлое воскресенье? — резко, словно стукнув по голове, спросил у матери помощник уездного начальника.
Женщина все еще не могла вымолвить ни слова.
— Господи, да не знаю я, — прошептала она наконец.
— Не знаешь?.. Значит, дома его не было?
Кай беспомощно взглянула на сына.
— Я был дома, — ответил Яан.
— Ты будешь отвечать, когда тебя спросят, — строго оборвал его чиновник и подошел ближе к матери, чтобы лучше видеть ее лицо.
— Значит, твоего сына дома не было? Где же он был?
— Он был дома, — ответила Кай.
— Врешь!
— Я не вру, ваше благородие.
— Ты, может быть, забыла? Вспомни!
Но Кай повторяла, что Яан всю ночь был дома, что теперь она вспомнила. Она дрожала как осиновый лист, но показания ее становились все увереннее, все определеннее, так что чиновник решил оставить ее в покое.
Неожиданно он повернулся к Яану, схватил его за правую руку, кисть которой была обвязана тряпкой.
— Что с рукой?
— Собака укусила.
— Развяжи!
Яан снял повязку. На мякоти ладони оказалась полукруглая, довольно большая, но неглубокая рана, которая начала уже заживать.
— Когда тебя собака укусила?
— В позапрошлую субботу.
— Чья собака?
— Собака Яака Лутса.
— Как это случилось?
Яан рассказал, что вечером, когда уже было темно, он шел мимо хутора Лутса, ударил ногой бросившуюся на него собаку, и та укусила его в правую руку.
На вопрос чиновника, действительно ли собака Лутса такая злая, его спутники вынуждены были подтвердить, что это верно. Когда Жулика — так звали собаку — раздразнишь, он сразу бросается на людей. Это случалось и раньше.
— Куда ты ходил в тот вечер, когда собака тебя покусала?
Яан ответил не сразу.
— Так, просто гулял, — сказал он, подумав.
— Как это — так просто?.. Без всякого дела?
— Да.
— Весьма странно!
— У меня болела голова, — добавил Яан, — вот я и вышел пройтись.
— В котором часу?
— Я уж не помню… Темно было…
— А ты заходил на хутор Лутса сказать, что его собака тебя укусила?
— Нет.
— Почему же?
— А что толку-то?
— А разве тебе не нужно было перевязать рану?
— Я думал, что она пустяковая… Дома перевязал.
— Ты перевязывала ему рану? — вновь обратился чиновник к матери.
— Я, я, ваше благородие, я сама!
— Когда это было?
— В воск… в субботу ночью!
— Ночью? Твой сын сказал — вечером.
— Ваше благородие, я уж и не помню, голова у меня такая стала, что я и вчерашнего дня не помню… Ночью или когда там — знаю, что темно уже было и что я тряпицей ему рану перевязала.
— Оба вы врете! — резко оборвал ее молодой чиновник. Мне все известно — запомните это!.. Я могу рассказать тебе, Яан Ваппер, когда и как тебя ранили: свояченица купца Леэка, девица Юула, укусила тебя в руку, когда ты со своим приятелем ее связывал! Яан Ваппер, в ночь на позапрошлое воскресенье, двадцать четвертого марта, ты участвовал в ограблении дома и лавки купца Леэка из Пийвамяэ.