В степи опаленной

За неимением текстов мы с Рыкуном пробавлялись тем, что с великой тщательностью старались перевести пояснительные надписи, которые попадались нам то на ящике из-под консервов или боеприпасов, то на какой-нибудь порожней жестянке - везде в Березовке валялось еще довольно много такого добра, оставшегося от оккупантов. Восторгу моему не было границ, когда я случайно в щели за печкой в помещении березовской начальной школы, где при немцах помещалась комендатура, а теперь расположилась наша батальонная канцелярия, обнаружил затрепанную, без корочек, книжонку - наставление к немецкому легкому пулемету МГ-39. Вот на ней-то можно было потренироваться в переводе и заодно изучить, хотя бы теоретически, по описанию и чертежам, оружие врага - тоже, может быть, пригодится.

Но всех найденных пособий нам было мало. К поиску новых я подключил и свою хозяйку, попросив приносить мне все, на чем есть надписи по-немецки.

Однажды, когда я был дома, Ефросинья Ивановна подвела ко мне от смущения порозовевшую и прятавшую взгляд девушку лет восемнадцати, что-то сжимавшую в кулаке.

- Это Варя, племянница моя, - отрекомендовала неожиданную посетительницу моя хозяйка. - Да покажи, Варя, покажи! - тронула она племянницу за плотно сжатые пальцы. Девушка разжала руку, и я увидел на ладони небольшую круглую баночку, вроде тех, в которых продают гуталин.

- От немцев осталась! - объяснила Ефросинья Ивановна. - Барина подружка у себя в доме где-то нашла. Решили, что крем для лица, уж больно хорошо пахнет. Дело молодое, хочется красоту навести, - Ефросинья Ивановна улыбнулась, перед вашим братом военным. Хотели уж намазаться, да засомневались: почему нога нарисована. Что тут написано-то?

Я взял баночку. На крышке действительно была изображена розовая обнаженная ступня. А надпись под рисунком гласила, что в баночке содержится самый лучший, патентованный крем от пота ног.

- Горюшко мое! - воскликнула Ефросинья Ивановна, выслушав меня. - Злыдни ноги свои поганые мазали, а вы, девки, хотите тем кремом лицо себе паскудить!

Смущенная Варя порхнула ресницами, пролепетала:

- Спасибо вам, товарищ лейтенант! А то б мы... - и убежала.

Так мои труды по совершенствованию в немецком языке впервые оказались практически полезными. Что, конечно, явилось стимулом к дальнейшему совершенствованию.

Все мои товарищи с полным одобрением относились к нашим с Рыкуном занятиям немецким языком. Одобрял их и Собченко, говорил горделиво:

- В штабе полка переводчика и то нету, а у меня в батальоне - целых два! и высказывал опасение: - Еще отберут вас! Ну, обоих не отдам, если так одного оставлю.

Но Бабкин был иного мнения о наших занятиях.

- Я, конечно, понимаю, переводчики нужны, - говорил он. - Но охота вам этот фашистский язык изучать! На нем Гитлер свои приказы пишет, а Геббельс брешет.

- Но еще раньше на нем писал Карл Маркс! - пытались объяснить мы. - И Владимир Ильич Ленин прекрасно знал немецкий язык. На этом языке писали великие классики - Гете, Шиллер, Гейне, и мы их чтим, а фашисты жгут их книги! Наконец, это язык немецкого пролетариата!

- Так то когда? - не сдавался Бабкин. - Где он теперь, этот пролетариат?

- Ну и что! - настаивали мы. - Не все немцы фашисты.

- А бес их разберет! Форма-то у всех одна... Впрочем, практикуйтесь, если не противно. Начнем воевать, может, и пригодится.

В отличие от замполита, ординарец комбата Абросимов к нашим занятиям относился с великой подозрительностью. Косился, когда видел в моих руках какое-либо из наших пособий, допытывался:

- А кто разрешил вам немецкое читать? А где вам словарь выдали?

Наши шутливые разъяснения, что немецким занимаемся по приказу самого комбата, а словари купили за свои кровные, на Абросимова, как мы видели, должного впечатления не производили.

Как-то вечером, покончив с делами, я хотел было заняться немецким и полез за словарем в свой вещевой мешок, который висел в сенцах, где стояло мое ложе. Но в мешке, к моему удивлению, словаря не оказалось. Может быть, я положил его куда-то в другое место? Спросил хозяйку, ее дочек, не видели ли - нет, не видали.

- Может, из ваших заходил кто, как никого в доме не было, да взял? высказала предположение Ефросинья Ивановна. Зайти, разыскивая меня, конечно, мог кто-нибудь - например, присланный комбатом за мной Абросимов. Но кому может понадобиться словарь и зачем?

Так и пропал словарь.

Я поделился своей печалью с Рыкуном, и он ошарашил меня новостью: словарь исчез и у него.

Мы ломали голову над таким совпадением, но объяснить его так и не смогли.

Через день или два Собченко, отведя меня в сторонку, так, чтобы никто не слышал, сказал шепотом:

- Пойдешь туда, где штаб полка, спросишь капитана Печенкина. Только не распространяйся, что к нему идешь.

- А кто такой Печенкин?

- Особый отдел!

- Но зачем я ему?

- А я знаю? - Собченко пожал плечами. - Сам бы хотел знать. Если вернешься - расскажешь.

Если? - насторожился я. - Значит, могу не вернуться? Но почему?

Грехов за собой я никаких не знал, но все же заволновался.