В среду пошел снег

лишь как неясные осклизлые кляксы. И не дай господь нам вспомнить их облик,

проснувшись.

- А хоть бы и лоботомию! - услышал Карьеров, только приоткрыв входную дверь и

впустив в квартиру липкий сумрак подъезда и особую подъездную же влажность,

отчетливо отдававшую мертвечиной.

- Что, простите? – немного побледнев, спросил Анатолий Федорович у соседа сверху,

который почему-то стоял напротив его двери длительное время, как показалось Карьерову.

- Это я так… Задумался… - растерявшись, пробормотал сосед, отгораживаясь от

Карьерова рукой, как если бы тот полез целоваться. – Вот ведь штука – прочел в одной

газетенке, что в Цюрихе отличные погоды, а у нас слякоть, - бессвязно сообщил сосед,

доверительно хихикая.

- Вы, я слышал, к Виктору Степановичу с визитом собрались?

- А есть ли он вообще, тот Цюрих? Вы вот, к примеру, можете представить себя извне

Болотинска в объекте с таким диким названием? – с болью спросил Карьеров. И ответ был

очень важен для него, хотя и очевиден.

- Да нет, я думаю, никакого Цюриха, - согласился сосед, радуясь благодарным слезам на

лице собеседника, - ничего нет. А если и есть, то это и не город вовсе, а тварь кошмарная, вроде ипохондрии… а то и бери выше… Вы заходите на чаек-то с супругой… с умными

людьми оно ведь… ну, до встречи, значит? Что вы?!

- Брат! – кинулся внезапно Карьеров на грудь мужчине, содрогаясь в рыданиях, - ведь и

Перми нет?! И Кракова?

- Куда уж Кракова! Если Цюриха нет, то Кракова уж и подавно-то... - растерянно

бормотал сосед, чувствуя покалывание от щетины на влажной щеке Анатолия

Федоровича.

Вдыхая запах несвежего соседского тела, отчасти напоминавший душок от марли, которой

прикрывают квашеную капусту, Карьеров быстро успокоился. «Вот ведь эко», -вертелось в

его голове запоздало, - уж коль сосед, тварь ничтожная, щен несмышленый, мне как-то, дескать, ближе выходит, чем друг сердечный, то ведь и…»

Запутавшись окончательно во всех этих «вот», «ведь» и «как-то», разум Карьерова

возмущенно, как ему показалось, икнул, и перед глазами на секунду возникла картина

полугодичной давности, когда он, полупьяненький и нелепый, вернувшись домой из

сумасбродной командировки в Одессу, открыв дверь тихонько, в третьем часу ночи

обнаружил в коридоре, прямо на грязном полу, свою жену, соседа и кота. Они были

настолько увлечены противоестественным соитием, что не сразу заметили ошеломленного

Карьерова, а заметив, - не сразу остановились. Анатолий Федорович непроизвольно

вздрогнул, вспомнив похотливый приглашающий взгляд распаленного кота…

- Э-э, словом… - пробормотал он, неловко высвобождаясь из пахучих соседских объятий.

- Не прощаюсь, ага! - и принялся пятиться по-рачьи, делая руками пассы.

Сосед, впрочем, уже потерял к нему интерес. Пристроившись подле двери Карьерова, он

повернулся к нему спиной и, как-то тяжело навалившись на косяк всем телом, утробно

замычал. Карьерова аж передернуло от омерзения при взгляде на желеобразную спину

соседа. Под заскорузлой майкой перекатывался жир.

Давясь от противоречивых эмоций, захлестывающих разум подобно волнам приливного

океана, Анатолий Федорович, ухватившись покрепче за мешок, поспешил вниз по

лестнице. На нижней ступеньке первого этажа он поскользнулся и чуть было не свернул

себе шею, ибо послышалось ему, что сверху скрипнула приоткрываясь дверь его квартиры

и раздалось тихое мяуканье, сопровождаемое мычанием.

- Грязь, грязь, - бормотал он, стараясь втянуть голову в плечи так, чтобы не видеть серой

давящей пустоты, раскинувшейся перед домом.

Бродя по пустынной улице, Карьеров толком не понимал цели своего путешествия. То

казалось ему, что он с утра запланировал зайти к Манну и высказать наконец закадычному

другу все, что накипело на душе, то вдруг бредилось, что на самом деле путь лежит в

продмаг за двумя бутылками водки и лещом и что это сосед послал его с хитрой улыбкой; то подумалось, что надобно зайти в контору и посмотреть – готов ли квартальный отчет по

маринадам. Северный ветер свирепо дул в лицо, к ногам прилипла пожелтевшая газета.

Собаки провожали Карьерова полубезумными взглядами и даже некоторое время трусили

следом, вкушая эманации острой тоски, исходившие от протагониста.

Вскоре не ведающий пути Карьеров обнаружил, что ноги сами собой привели его к ограде

детского сада, расположенного в каких-то трех кварталах от дома. Насупившись,

уставился он на бугрившуюся детьми горку и, толкнув несмазанную калитку, зашел во

двор. Пристроившись на облезло-замызганной скамейке у входа, аккуратно положив

мешок рядом, Карьеров принялся рассматривать детей пристально, но не без иронии.

- Есть что-то недосказанное в детских фигурах, - пробормотал он себе под нос, - кажется, что не из глины они сделаны, а из… Карьеров умолк, почувствовав рядом чье-то

присутствие. Инстинктивно придвинув холщовый мешок поближе, Анатолий Федорович

поднял глаза и уперся взглядом в некрупную полуобморочную старуху в легком не по

погоде клетчатом плаще.

«Тварь! - подумал он, - часом не по мою ли душу? Еще кликнет милиционера», - и,

отвлекая внимание старухи, замахал неопределенно, в сторону детской кучи.