В среду пошел снег

осмысленность взглядом уставилась на противоположную сторону аллеи, там где

резвилась веселая болонка, вцепившись зубами в поводок, стараясь вырвать его из рук

полной хозяйки. Анна Михайловна схватилась за грудь и, скрипнув зубами, осела на

землю.

Солнечный свет навеки запечатлелся в сетчатке помутневших глаз.

А голубь-исполин по ту сторону сновидений воспарил над спящим людским

муравейником и снова взмахнул крылом. И снова. И снова.

Из Тьмы

Зачем я живу? Ради чего топчу землю, набиваю брюхо дарами ее? Кто я? Есть

ли во мне божественная искра, или это огонь болотный пожирает мое сердце?

Я горю? Тлею? Дышу ли я, или даже дыхание мое иллюзорно? Что есть

истина? Что есть человек?

Великанов порхал, как бабочка, по кабинету и кричал, исходил криком, но

внутренне, тихонько. То и дело он подбегал к окошку и, заламывая руки, с

тоской глядел на пейзаж вид , открывавшийся его взору внизу . Там, внизу , на

детской площадке, в песке песочнице возились дети. Сверху они казались

крошечными, несуразными фигурками , будто вырезанными из мокрого

картона. На миг Великанову представилось, что не дети это куролесят в

песочнице , но неутомимые старики с метровыми сизыми сивыми бородами

упражняются в вольной борьбе.

«Сегодня особенный день, - подумал он, - сегодня множественность моей

жизни войдет в сингулярную фазу. А ведь я знал, чувствовал!»

Он отвернулся от окна и мелким шагом засеменил к столу. Присел на краешек

кресла, задом ощущая метафизику сиюминутности, осторожно побарабанил

пальцами по полированной поверхности стола, помычал в усы.

-Ту-ру-ру… Ту-лу-ру…

Вскочил порывисто и снова заходил по кабинету, то и дело подскакивая в

нетерпении.

«Однако, позвольте! - думалось ему, - отчего это сегодня и именно сегодня

день выдался настолько необычным, что даже воздух в кабинете кажется

наэлектризованным? Что такого дивного произошло в глубине вселенной?

Откуда это вязкое ощущение в груди?»

-Я избранный! - взвизгнул Великанов победно.

Он резво резко скакнул к столу и подхватил телефонную трубку.

-Яша! Яков Степаныч!

-Слушаю вас, Андрей Владимирович, - прогудела трубка.

Великанов вдруг слегка опешил. Пригрезилось ему, что в соседнем кабинете

никого нет. Ни Якова Степановича, ни девочек, а сидит там невероятных

размеров комар и гудит в трубку сонно.

Он мотнул головой, отгоняя морок, и, уставившись на микротрещины в

полировке стола, пробормотал враз севшим голосом:

-Ты вот что, Яков. Ты, Яков, иди домой, и девочки пусть, Яков, тоже домой

идут. Короткий день.

Трубка помолчала, пережевывая информацию, и исторгла серию звуков, в

которых Великанов услышал и писк комариный, и шелест огромных крыльев, а

уж потом различил слова:

-Что ж так, Андрей Владимирович? У нас отчет на носу, право…

-Отчет подождет, - язвенно буркнул Великанов. -Вы идите, завтра доработаем.

Мы и так по всем показателям опережаем. Куда торопиться?

-Ладно, Андрей Владимирович. Спасибо большое - и от меня, и от девочек. Я к

вам зайду сейчас, занесу чертежи. Посоветуемся.

Великанов испугался. Напряженное давление воздуха, преследовавшее его на

протяжении последних нескольких дней, давившее на диафрагму так, что

хотелось ему постоянно и постыдно отрыгнуть, переросло вдруг в нечто более

материальное, твердое и почти видимое. В голосе зама послышались ему

угрожающие нотки.

«Ага, зайдет он, - молнией пронеслась бредовая мысль, - высосет кровь и

улетит в окошко». – Ты, Яков, чертежи оставь на столе. Я потом погляжу.

Вечерком тебе перезвоню, покалякаем.

Трубка озадаченно помолчала.

-Эхм… Андрей Владимирович…ну, я понял тогда. А… вам… все хорошо?

-Поджелудочная замучила, чтоб ее! - брякнул Великанов, поражаясь своей

находчивости.

-Так вот оно как! - обрадовался Яков на том конце провода. - Холод и голод,

Андрей Владимирович, холод и голод! С этим не шутят!

-Я разберусь, иди уже. Нынче рано темнеет.

-Ну, тогда, …до завтра, Андрей Владимирович?

-Всего доброго, Яков Степаныч.

Великанов положил трубку на стол и некоторое время слушал приглушенные

короткие гудки. Потом спохватился, поднял трубку и положил ее на аппарат.

Посидел немного в кресле, наслаждаясь хрустальной тишиной, после

поднялся, походил нетерпеливо по кабинету, то и дело поглядывая на часы,

крякнул, присел было снова, схватил ручку, начал чиркать в блокноте, снова

вскочил, подбежал к окну. Его заполняло чувство тревоги вперемешку с

детским и давно позабытым ощущением грядущего праздника, будто бы он

вернулся в ранние годы жизни и малым карапузом стоит под елкой, с надеждой

и сладким ужасом глядя на подарки, оставленные Дедом Морозом ночью. И, не

решаясь протянуть к ним руку, в страхе, что окажутся они не тем, о чем он

мечтал втайне, но чем-то иным, не столь желанным.

Весь день мозг Великанова зудел. В солнечных лучах, пробивавшихся сквозь

не очень чистое стекло, в пыльных узорах на столе виделись ему картины

великих, правда, совершенно непонятных свершений.

«Что же произойдет… вот прямо сейчас? В чем же суть, в чем?»

Одно он знал наверняка. Через несколько минут, возможно, через час, его

жизнь чудесным образом переменится.