В списках спасенных нет

Сдав вахту, Володя направился к Григоренко. В его роскошной каюте было свежо. В иллюминаторы врывалось солнце. Старик сидел в кресле, опустив голову и глубоко задумавшись.

— Явился по вашему приказанию, — умышленно сухо доложил Володя.

Григоренко взглянул на него.

— Почему вы уклоняетесь от обычного курса?

Володя выдержал пристальный взгляд капитана и с досадой подумал, что опять начинается старая история, и, чтобы сразу положить конец этим разговорам, твердо сказал:

— Чтобы уберечь от опасности женщин, детей, раненых и больных.

— А какая опасность им угрожает на госпитальном судне? — краснея, спросил Григоренко.

— Встреча с фашистами.

Старик встал с кресла и медленно подошел к Володе. Он тяжело дышал, опять стал багровым, но еще сдерживался.

— Нас пропустят и еще извинятся! — сказал он.

Володя гневно сверкнул глазами:

— Вы имеете дело не с людьми, а с фашистами! Кому вы верите? Они хуже диких зверей!

— Молчать! — крикнул Григоренко.

Его редкие седые волосы на висках взъерошились и голова с торчащими волосами казалась рогатой.

— Ты кому говоришь? Я пятьдесят пять лет плаваю, я пять раз обошел земной шар! Молчать! Молчать! — кричал Григоренко, хотя Володя не собирался возражать и был напуган его состоянием.

— Что ты знаешь о моряках? — продолжал старик. — Ты где родился? На Касарке? А там только торговали скумбрией! Я во всех кабаках мира видел последних моряков и скажу, что они настоящие люди! В тысяча девятьсот третьем году три американца, двое русских, двое англичан и один немец погибли в Индийском океане, но спасли двадцать женщин и шесть пискунов!.. Я был капитаном на том судне… А ты… Я пять лет ходил в Гамбург, восемь лет в Лондон! Сам мастер Джонатан Ллойд низко кланялся мне и говорил, что я настоящий моряк! Он тоже был настоящий моряк. Он погиб в Бискайском заливе, но всех женщин устроил на мое судно… А ты… И вошь кашляет! Красный крест — святыня! Море это тебе не берег, моряк не сухопутник!.. Стой! Молчать!

Старик дрожал от волнения. Володя растерянно переминался с ноги на ногу. Григоренко внезапно умолк, сгорбившись, пошел к креслу и тяжело опустился в него. Он долго молчал, а Володя не смел нарушить молчания. Бессвязный монолог Григоренко ни в чем не убедил его, кроме того, что старик безнадежный фанатик. Володя еще постоял немного, потом тихо спросил:

— Можно идти?

Старик не сразу ответил. Он выпрямился в кресле, устало взглянул на штурмана и уже спокойно сказал:

— Нечего бояться. Не надо вилять. Идите прямо по курсу. Мы госпитальное судно. Никто не посмеет нас тронуть. Позор не доверять морякам, — и, сделав паузу, добавил, глядя куда-то в сторону: — Если чего лишнего сказал… погорячился… Не сердись.

Прямо от Григоренко Володя пошел к Вере. Вера сразу почувствовала, что что-то случилось: Володя был скучный, натянуто улыбался, брал хлебные крошки ее стола и мял их.

— Володя, дорогой, не мучьте меня! Что такое? — спросила Вера, положив обе руки на его локоть.

— Он меня бесит, этот упрямый старик! Фанатик! — в сердцах сказал Володя и попросил, чтобы она с детьми и няней чаще выходила на палубу.

«Вон оно что, — успокоенно подумала Вера, вспоминая сцену на мостике. — У него с капитаном не ладится».

19

На корабле все уголки были забиты ранеными, женщинами и детьми. В первом классе разместили тяжело раненных и больных из одесских больниц.

День был солнечный, теплый; и море было спокойным, синим. Над водой кружилось несколько чаек.

В переполненных каютах, салонах и служебных помещениях было душно. Не помогали и открытые иллюминаторы. Истомленные жарой и духотой, потные тела людей жаждали прохлады; и пассажиры выползали из своих углов, устраивались и разгуливали на всех палубах.

Заразившись общим настроением, Вера надела легкое белое платье и, мимолетно взглянув на себя в зеркало, вделанное в переборку каюты, взяла детей за руки и позвала няню погулять на палубе.

— Куда мне, старухе, — отмахнулась няня. — Лучше посижу.

Она надела очки в железной оправе и стала штопать чулки. Барс высунул морду в иллюминатор.

Вера и дети вышли. На верхней палубе в полосатых шезлонгах полулежали женщины и, свернувшись калачиком, вкусно спали дети. То здесь, то там слышались смех, непринужденный говор; стали появляться парочки. Вот миловидная девушка в красном платье и молодой человек в халате, с палочкой и забинтованной головой, приткнулись к белому трапу, ведущему на капитанский мостик. Оба улыбаются. Вера прошла мимо и тоже улыбнулась.

— Мы разыщем дядю Володю, и он нам даст шезлонг, — сказала она Иринке, пробираясь к каюте штурмана.

Вдруг у правого борта кто-то громко вскрикнул. Все, кто слышал крик, бросились туда. Примерно в двухстах метрах от судна над водой появилась серая башня, а через минуту из воды выползли нос, потом корма, и вот уже всплыла вся подводная лодка. Было видно, как открылся люк на ее палубе и оттуда выскочили один за другим пять матросов, потом один офицер, другой, третий. Над мачтой лодки взвился флаг с черным пауком свастики. Орудие лодки медленно поворачивалось в сторону «Авроры».