В Советском Союзе не было аддерола

Я защитила диплом и в конце августа, не сказав никому ни слова, уехала в Америку. Контракт был подписан на шесть лет, и до недавних пор мне бы казалось, что это все равно что навсегда. Шесть, двадцать или сорок пять – для меня не имело значения, потому что кроме времени в моей жизни больше ничего не оставалось.

В этот момент начинаешь понимать, что значит фраза «нечего терять». Не тогда, когда я бесконечно набирала его номер, чтобы слушать пустые гудки. Не тогда, когда бравировала перед его сестрами, не показывая, что мне страшно. Не тогда, когда еще можно было принять кольцо. Потом. Сейчас. Потому что до этого момента еще что-то оставалось, потому что до этого момента еще оставалось будущее, еще оставалось то, что могло бы случиться.

И тогда понимаешь, как в этих молодых и злых рождается моя ненависть. Потому что нужно потерять абсолютно всё и даже надежду на это, потому что нужно перестать испытывать привязанность, любовь, тоску или страх. Потому что тебя уже ничего не испугает. Потому что ты сама отказалась от того, что могло быть, – из страха, что и это не сможет тебя согреть и заставить почувствовать себя дома.

Глава восьмая, в которой происходит то, чего и стоило ожидать

В шесть часов ноль-ноль минут черная машина останавливается у входа в гостиницу «Мариотт», и Лариса возвращает меня в номер – переодеваться и собираться. А Алекс провожает нас тяжелым взглядом и, наверное, тотчас достает айфон – строчить отчет для Карлоу.

До конца дня у меня сегодня остается одно-единственное задание: появиться ровно в семь тридцать на вечеринке в баре на крыше и сфотографироваться вместе с Карлоу пару-тройку-десятков раз. И как только репортеры всех нужных изданий заполучат по снимку, мне можно будет исчезнуть. Жду не дождусь момента, когда я смогу вернуться в номер и лечь спать: завтра большой день. И если честно, в ожидании этого меня почему-то уже начинает трясти. Мы столько времени день за днем и ночь за ночью работали ради завтрашнего дня, что в какой-то момент я уже перестала понимать, когда все закончится и какой моя жизнь будет после эксперимента, – я стала воспринимать его как свою жизнь. Поэтому я не особенно задумывалась и переживала о том, что буду делать дальше, – а может быть, старалась об этом не думать. Как бы то ни было, я внезапно осознаю, что раньше каждый мой день и час был распланирован, расписан по минутам, и я в любой момент могла точно сказать, что я буду делать через неделю, через месяц или через полгода. А если не была уверена – всегда находились тысячи документов, фиксирующих каждый мой шаг, и профессор Карлоу, который одной фразой закрывал жерла любого вопроса. Все была расписано, спланировано. Все было под контролем. И вдруг – я не знаю, что будет послезавтра, понятия не имею, – и почему-то все вокруг об этом тоже молчат. И, соединяя в памяти разрозненные воспоминания, я понимаю, что Карлоу никогда не говорил о будущем-после-эксперимента, как будто завтра время остановится. Или что-то другое.

Я понимаю, что хотя Карлоу и говорил, что он со мной полностью откровенен, это было неправдой. Что он всегда был слишком уклончив, рассказывая о том, к чему мы идем с нашим экспериментом и что последует дальше. И по мере того как проходят часы и минуты, я все больше и больше начинаю сомневаться…

Но нет, никаких сомнений, никаких размышлений. Впереди – полчаса перед камерами с ослепительной улыбкой (профессиональная чистка у стоматолога – каждый месяц, отбеливание – раз в полгода; объект эксперимента попадает в объектив журналистов так часто, что это абсолютно необходимая инвестиция. У Мэрилин Монро, принцессы Дианы и Надежды Толоконниковой тоже очень красивые зубы, как сказал Карлоу). И ради этих тридцати минут, что завтра разлетятся по всему миру глянцевыми снимками безупречных людей, придется еще не меньше часа потратить на то, чтобы правильно выглядеть. Вообще, все эти мероприятия, которые организует Карлоу, несут фирменную печать его деятельности последних лет: сочетание, совмещение большой науки и атмосферы глянцевых журналов. Карлоу любит красивые картинки, это его слабость; а все остальные любят Карлоу, и это тоже их слабость. Поэтому всех в лаборатории – кажется, я уже говорила – одевают стилисты, целая команда, дикая дивизия; через пять минут ко мне должна будет зайти девочка, которая приведет в порядок волосы, а остальное я уже сама. Комплект одежды и беглая карандашная зарисовка от стилиста уже лежат в шкафу.

Я все больше и больше начинаю сомневаться, хотя сомневаться – это, пожалуй, неправильное слово. Я начинаю испытывать страх. Я вспоминаю все, что Карлоу когда-либо говорил мне о нашем эксперименте, я вспоминаю его слова о себе – «подходящий материал в условиях глобализации» – я начинаю складывать все разрозненные элементы в целое. Чего хочет этот человек?