В Советском Союзе не было аддерола

Почему именно эти города и страны? Что я должна была из этого понять? Он давал мне день-два, и не успевала я опомниться, как Амади уже требовал, чтобы я переезжала на новое место, и память и отголоски войны, по следам которой, как мне казалось, я ехала, вместо того, чтобы объяснять мне что-то, сливались в голове в общий страшный крик, который поглощал меня, как поглощала эта непонятная, бессмысленная авантюра. Я сама себе не могла объяснить, что я здесь делаю и почему я продолжаю идти по его следам вместо того, чтобы идти своей дорогой. Вокруг была война.

Когда Амади исчез, больше всего на свете мне хотелось сбежать, никогда больше не видеть Оксфорд, вернуться куда-нибудь домой – в Казахстан, даже в Германию, – просто лечь на кровать и спать до того дня, пока я смогу проснуться, не испытывая боли.

Но я должна была идти дальше, как когда-то хотела, даже если сейчас я не хотела ничего. Через три месяца предстояли выпускные экзамены и защита диплома, и день за днем я каждую секунду думала о том, чтобы не думать о нем, заставляя себя просыпаться, садиться за стол и вчитываться в чужие тексты, сочиняя свой. Зато по ночам я отпускала себя и, когда выходила на прогулку по пустым улицам, стыдливо пряча от прохожих сигарету, оживляла в памяти все, что у нас было связано с тем или иным местом, и надеялась, что назавтра это будет проще. Но не бывало никогда, и однажды я уже так устала от этого, что на очередном приеме в колледже, в краткую паузу между десертом и обсуждением благотворительного базара, я обратилась через стол к Питеру (физика, PhD, общеуниверситетская команда по гребле; политические пристрастия: тори; секретная влюбленность: Маргарет Тэтчер; хобби: театральный кружок; главное достижение: современная постановка «Орестеи»; дополнительный бонус: утонченные черты лица).

– Питер, слушай, а ты встречаешься с кем-нибудь?

Над столом зависла секундная пауза, и сразу же все вернулись к прерванным разговорам, и лишь сосед Питера подтолкнул того коленом, думая, что никто не видит. Утонченный математик только покачал головой.

– Отлично, – улыбнулась я и, переходя с Маргарет Тэтчер на тон более мягкий и нежный, спросила: – А возможно… возможно, ты хочешь пригласить меня на свидание? Может быть? Когда-нибудь?

И вместо Питера, рванувшись вперед, громко ответил нетерпеливый сосед:

– Конечно! Конечно, он хочет.

– Да-да… Я буду рад пригласить тебя на свидание, – пробормотал наконец и сам Питер.

– Класс. Тогда позвони мне завтра.

Ректор в этот момент закончил разговор с соседом слева и переключился на соседа справа: это был знак к тому, что и всем остальным нужно повернуть голову и завести разговор с новым собеседником. Я снова включилась в застольный ритуал и улыбнулась своему соседу справа. Профессор Кромби был оживлен так, будто это он только что пригласил на свидание почти незнакомого человека, и до конца ужина вспоминал свое знакомство с женой.

Питер позвонил; свидание было чудовищно неловкое и потому очень короткое. А когда я пришла домой, меня ждал конверт с билетом на рейс авиакомпании B&H Airlines и распечатанным подтверждением бронирования одноместного номера в гостинице. Билет и гостиница были выписаны на мое имя, а кредитная карта, с которой произвели платеж, принадлежала Амади. Так я заодно узнала и его фамилию, хотя предпочла бы знать, зачем он прислал билет.

Наверное, в такие моменты и проявляется характер человека. Чем ты себя сделал или заставил сделать – и чего ты по-настоящему хочешь, что в тебе по-настоящему живет. Очевидно было, что ставить под удар свою учебу в Оксфорде, а значит и докторантуру, и дальнейшую карьеру, и все свои амбициозные планы – глупо. Но у меня, как это уже стало понятно, был плохой, упрямый характер.

* * *