Читаем В союзе звуков, чувств и дум полностью

Однако непринужденная цитация Самойлова не ограничивается только пушкинскими словами и образами, которые, кстати, привлекаются многими стихотворцами (не в такой, правда, степени и не столь непринужденно). Смысл пушкинской традиции заключается в умении добыть «материал» излюбого источника.

Самойлов умеет сделать так, что заимствование, иногда явное, иногда завуалированное, «работает» на его идею и в то же время придает стиху обаяние, связанное с духом первоисточника.

Красиво падала листва,

Красиво плыли пароходы.

Стояли ясные погоды.

И праздничные торжества

Справлял сентябрь первоначальный,

Задумчивый, но не печальный.

В этой строфе стихотворения «Слова» нельзя не узнать прекрасную цитату из Тютчева:

Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная пора.

Не повтори Самойлов слово первоначальный, цитата могла бы остаться скрытой, хотя образ в целом все равно нес бы печать заимствования. Но поэт «разоблачает» себя и добивается двойной цели: укрепляет видение осени ссылкой на Тютчева и подготавливает выражение своей собственной мысли:

И понял я, что в мире нет

Затертых слов или явлений.

Их существо до самых недр

Взрывает потрясенный гений.

И тогда становится ясным, что «затертая» красота листвы, пароходов и пр. нарочно поставлена в один ряд с не менее «затертой» красотой слова «первоначальный». Сознательно повторяя открытие Тютчева, Самойлов мягко сдвигает контекст, как бы уточняет: не осень, а сентябрь первоначальный, и эпитет сейчас же приобретает новый, свежий оттенок. Слово обнаруживает еще одну свою неведомую грань, подтверждая тем самым на практике идею всего стихотворения:

Люблю обычные слова,

Как неизведанные страны.

Они понятны лишь сперва,

Потом значенья их туманны.

Их протирают, как стекло,

И в этом наше ремесло.

Совсем другого рода цитация, но тоже сохраняющая жанровую атмосферу первоисточника, наблюдается в «Чайной». Когда привычные посетители уже собрались, вдруг являются две новые фигуры. По существу трагические, они, несмотря ни на что, приносят с собой веселье, балагурят - отчасти профессионально, для заработка, но так, чтобы не отяготить присутствующих своим состоянием. Вот как написано их появление:

Заиграли утки в дудки,

Тараканы в барабаны.

Инвалиды шли,

Прямо в дверь вошли.

Ванька и Петяха,

Веселы, хмельны,

На одном рубаха,

На другом штаны.

Говорят брюки:

«Мне бы только - руки!

Взял бы в руки я гармонь,

Вот тогда меня не тронь.

Заиграл бы тогда,

Заиграл бы!»

Говорит рубаха:

«Мне бы только полноги,

На полноги - сапоги,

Заплясал бы тогда,

Заплясал бы!!!»

Здесь открыто заимствуются строки из народной песни, обработанной К. И. Чуковским:

Как у нашего соседа

Весела была беседа.

Гуси - в гусли,

Утки - в дудки,

Овцы - в донцы,

Тараканы - в барабаны.

Поистине детская простота и смелость приема очевидны. Легко угадывается и намерение: дать невеселому содержанию контрастную, почти балаганную форму, соответствующую месту действия - чайной с самоваром и пряниками - и характеру отношений между полузнакомыми посетителями. Выдержать в повествовании это противоречивое единство формы и сути так, чтобы оно не шокировало, а углубляло восприятие, непросто.

Самойлову, с его умением сделать цитату «своим достоянием», удается сохранить трагикомический оттенок происходящего от начала до конца эпизода.

Если привлечь метафору самого поэта:

Если б у меня хватило глины,

Я б слепил такие же равнины;

Если бы мне туч и солнца дали,

Я б такие же устроил дали! -

можно сказать, что в подобных случаях Самойлов легко и весело использует любой подручный материал. В том числе - цитаты. Причем замысел от этого в главном не меняется, а получает при воплощении неожиданные повороты и нюансы, диктуемые самим материалом. И раз уже возникла «строительная ассоциация», заметим, что подручный материал связан с рельефом. Одни для того, чтобы построить новое здание, сравнивают с землей старое, выкорчевывают деревья и валуны. Другие вписывают свой замысел в окружающий пейзаж, не нарушая его. Самойлов принадлежит ко второму типу созидателей.

Стройный мост из железа ажурного,

Застекленный осколками неба лазурного.

Попробуй вынь его

Из неба синего -

Станет голо и пусто.

Это и есть искусство.

Но если «вынуть» застекленность «осколками неба лазурного», - станет вовсе пусто. Новый мост и старое синее небо сосуществуют в поэзии Самойлова.

Хочу коснуться двух деталей стиха, которые, на мой взгляд, нельзя назвать заимствованиями.

...Когда, бывало,

Я выбегал из блиндажа

И вьюга плечи обнимала,

Так простодушна, так свежа.

Выделенная мною строчка из стихотворения «Ауч солнца вдруг блеснет как спица» не есть видоизмененная цитата из Пушкина: ни контекст, ни образный, ни ассоциативный ряд не совпадают. И все же какая-то родственная связь с пушкинской строкой для меня несомненна:

Ужели с ним сейчас была

Так равнодушна, так смела?

Полное совпадение метра и ритма, всей структуры стиха!

И второй случай. Из стихотворения «Дом-музей»:

Здесь он умер. На том канапе.

Перед тем прошептал изреченье

Непонятное: «Хочется пе...»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология