В сетях злосчастья

Впрочем, возможно, что беспомощность его была врожденной и что только опека людей приглушала и держала в состоянии оцепенения это дурное свойство. Ведь только с момента исключения из гимназии он стал воплощенной осторожностью, делавшей его трусом даже в тех случаях, когда ему не угрожало проявление людской ненависти. В этой осторожности было очень много от суеверия и мистического сопоставления прошедших событий. Как бы то ни было, вскоре после случившейся с ним катастрофы он пошел к председателю казенной палаты и подал прошение о приеме его на должность канцелярского писца. Он прекрасно знал, что председатель, опытный царский чиновник, был осведомлен о его моральных качествах, о волчьем билете исключенного из гимназии ученика, на которого пальцем показывал весь город, о провинности семнадцатилетнего пьяницы, вытащенного за ноги из кабака какого-то Центкевича. Не знал он лишь того, что председатель принял его на службу в канцелярию и назначил пятнадцать рублей жалованья в месяц из «патриотических» побуждений. Вытянуть за уши утопающего из омута нищеты, пригреть сироту, оказать ему поддержку и хотя бы немного ободрить его, всеми посрамленного, означало для этого «патриота» завербовать «человека», создать одного из тех нравственных уродов, каких размножало и вскармливало русское самодержавие, одного из глупых и ничтожных подхалимов, холодных, ядовитых и мерзких, как жабы. Если бы не крупица знаний, приобретенных Кубой в школе, и не капля врожденного самолюбия, председатель наверно достиг бы своей цели, так как в свое время ни одна родная душа не поддержала Кубуся ни единым добрым словом. Любой юноша с его знаниями, не лишенный смелости и ловкости, мог бы, даже не перейдя в православие, за четыре года добиться в канцелярии сносного заработка. Улевич не добился ничего, ибо его снедала тоска. О чем? О чем-то, что, вероятно, таилось в его душе, но о чем именно, он и сам не знал.

Он мог быть хорошим гражданином на любом поприще, если бы ему не приходилось завоевывать право на существование, бороться и пробивать себе дорогу.

Домогаться карьеры любыми средствами ему было противно, к тому же он всего боялся.

Он, как вьюнок или анютины глазки, нуждался в хорошей, плодородной почве, ярком свете и заботливом уходе, а из-за отсутствия всего этого вынужден был уподобиться ничтожному плющу, который впивается даже в каменную стену и высасывает из нее соки. И все же его любили в палате за трудолюбие и, как это ни удивительно, за известную благовоспитанность. Но настало время, когда Кубусь не мог дольше жить в родном городе. Товарищи, с которыми он иногда встречался, окончили гимназию и уехали в Варшаву. Он почувствовал себя таким одиноким и покинутым, будто потерял самых близких друзей в этих людях, едва терпевших его в своем обществе. Его замучили воспоминания и мысли о том, что за три кружки пива он загубил свою жизнь. Ну можно ли было назвать жизнью прозябание в его родном городе Влоцке? Половину дня он торчал в канцелярии, выводя каллиграфические завитушки, в двенадцать часов съедал обед за сорок копеек, а после службы, в хорошую погоду, скитался по городу, бродил по улицам без цели, без всякого дела, — и эти скучные скитания были невыносимы, убийственны, ужасны, — в ненастные же дни сидел в закоптелом кафе, прочитывал три — четыре консервативные газеты, — и это было стократ скучнее, чем гранить мостовую. Иногда он играл на бильярде, если это развлечение было ему по карману. Так проходила длинная вереница однообразных дней в стоячем болоте, каким является (для чиновников палаты) губернский город.

Беднейший человек в Европе может за свой двугривенный купить номер либерального или юмористического журнала и посмеяться, позлословить, кому-то погрозить или хотя бы развлечься какой-нибудь заметкой о занимательных вопросах. В губернских городах «Привислинской Азии» [2]чиновники казенной палаты ведут тусклую жизнь, там не случается ничего интересного, ибо все интересное подавляет полиция. Чиновники палаты похожи на больших послушных детей, которые ничего не требуют, ничем не увлекаются, быть может потому, что и не представляют себе существование чего — либо

5 С. Жеромский, т. 1.

65

интересного. Единственная проблема, занимающая их s течение целого года, — это новогодние наградные. Перепадет ли человеку десять рублей, или не перепадет — вот все, что треаожит чиновника палаты. Помимо этой приятной перспективы — никаких больше волнений! Даже молодость не может скрасить эту унылую жизнь более радостными впечатлениями. Даже любовь чиновника такая же безжизненная, застывшая, как и все остальные чувства и мысли. И в самом деле, разве настоящая любовь не была бы истинным несчастьем для человека, получающего двадцать рублей жалованья в месяц? Такой молодой человек может жениться только на старой и уродливой, но богатой женщине, и тогда он, значит, дурак; или на молодой, красивой и любимой, но швее, и в таком случае, согласно мудрым утверждениям всех тетушек на белом свете, он тоже дурак.