В сетях интриги. Дилогия

— Ты был у цесаревны? — обратилась к Петру герцогиня, сидя уже перед туалетным столом и пряча под чепец распущенные жидкие свои волосы, освобождённые от парика, тока и всех затей модной причёски того времени.

— Мда… у неё… у толстухи… А паа-том… ещё там, знаешь… Компания наша…

— Опять компания! — заметив нетрезвое состояние сына, укоризненно покачала она головой. — Ай-ай-ай!.. Смотри, что скажет отец!

— Что! Он сам разве не был молод?! Да и сейчас ещё любого петуха за пояс заткнёт. Я слыхал ведь про его историйки. Не помешало это ему сделаться регентом империи Российской. А у него даже не было такого влиятельного отца, как мой. Ха-ха!

— Боже мой, как испорчена теперешняя молодёжь! — простонала герцогиня. — А знаешь ли?.. Тс… тише… Он идёт… Уж не серди его.

И, кончив причёску, она уселась на кушетку ближе к огню, кутаясь в меховую мантилью.

— Подай пить! — приказал камердинеру Бирон, появляясь из уборной в шлафроке, туфлях и без парика, с гладко обритой головой, прикрытой ночным колпаком.

Слуга вышел, скоро вернулся с золочёным подносом, на котором стоял графин мозельвейна и чеканный бокал, поставил все на стол, у которого Бирон присел в кресло, и с низким поклоном вышел, закрыв за собою тяжёлую дверь.

— А ты что же? Неужели до сей поры сидел у цесаревны? — обратился герцог к сыну. — Недурно бы это, чёрт возьми… Да навряд, — хмурясь, закончил он и, налив бокал, залпом осушил его.

— Да, отец! — стараясь скрыть своё опьянение, откликнулся сын. — То есть нет! Я там был… и все хорошо. А потом мы с Лестоком… и Шетарди… так, немного…

— Хорошая компания. Но ты плохой им компаньон! Молод ещё. Голова слаба. Мало того что некрасиво бывать в людях в таком виде, ты и проболтаться можешь о том, о чём бы и заикнуться не следовало… Да ещё перед пройдохой-французишкой. И молчать, когда я говорю! — поднял голос сразу Бирон, видя, что сын хочет что-то возражать. — Меня слушает триста тысяч войска и пятьдесят миллионов людей! Так ты цыц! Молчать и слушать. Если смотришь, как поступает твой отец… Так — молод ты ещё. Поживи с моё. Достигни, чего я достиг. А ты ещё мальчишка!

Выпив ещё несколько глотков из бокала, видимо смягчаясь от смиренного вида, который принял Пётр, знающий своего отца, Бирон снова заговорил, уже гораздо дружелюбнее:

— Вот потерпи… подожди немного… Когда будешь мужем Елизаветы… О, тогда можешь делать что пожелаешь. Тогда и я буду молчать перед тобою. Буду только повторять: «Как изволите приказать, ваше царское…» Ха-ха-ха…

Не докончив, он раскатился довольным хохотом.

— Слушаю! Как изволите приказать, ваше высочество! — стараясь попасть в тон отцу, по-военному отчеканил Пётр, вытягиваясь в струнку и улыбаясь самодовольно.

— Ха-ха-ха!.. Понял! Ну, Бог с тобой. Вижу, сейчас не время для важных разговоров. Ступай спи. А завтра со свежей головой… Словом, я позову тебя утром пораньше. Слышишь, мой мальчик!

И совсем ласково подёргал он за ухо просиявшего юношу.

— Слышу, отец. Я прикажу себя поднять раньше моих собак. Видел, у меня теперь новый чудесный дог… Во какой!

— Видел, видел, мой мальчик. У тебя есть вкус. Знаешь толк в жизни. Весь в меня. Ну, ступай же. Доброй ночи!

Получив поцелуй в лоб, сын ответил почтительным поцелуем руки. Подошёл к матери и проделал ту же процедуру.

— Спокойной ночи, мамочка!.. — и ушёл, слегка пошатываясь, насвистывая свои любимые охотничьи сигналы.

— Запри ту дверь! — поворачивая за сыном ключ в дверях, распорядился Бирон.

Герцогиня подошла к двери, ведущей в коридор, и, не подозревая, что проделал здесь шут, повернула дважды ключ в замке.

— Заперла. Успокойся. Никто не войдёт сюда ночью. Спи спокойно. А то последние две-три ночи ты все стонешь и мечешься во сне. На что я крепко сплю, а и то просыпалась не раз…

Подойдя к постели, герцогиня откинула полог сперва с той стороны, где спала сама, потом перешла на сторону мужа и там также откинула завесу и отвернула край одеяла, оправив подушки, как любил муж. Сбросив капот, в одной сорочке она нырнула под одеяло и, повернувшись к мужу лицом, осторожно заговорила:

— Яган! Отчего это ты вечно нападаешь на бедного Петрушу? Конечно, это не Карл, твой любимчик. А всё-таки следует быть немного справедливым. Я тебе всегда была хорошей женой, верным другом. Так не обижай моего мальчика!

— Ты дура! Я и не думаю его обижать! — пуская клубы дыма из закуренной трубки, откликнулся он. — А что следует сказать, то и говорю. Если бы отец не пробирал меня в мои юные годы, может быть, я бы сбился совсем с пути. И, вообще, не приставай ко мне!.. Сейчас важные соображения, серьёзные дела у меня в голове. Ты ничего не понимаешь. И молчи!

Нетвёрдыми шагами меряя комнату, он время от времени отпивал большими глотками вино из бокала и шевелил губами, словно говорил сам с собою. Видно было, что впечатления переполняли эту суровую замкнутую душу и ему хотелось высказаться, хотя бы перед своей женой, которую он знал много лет и не высоко ценил.