В сетях интриги. Дилогия

— Братцы! Никак, наши! — первый смекнул Толстов. — Подмога, слышь!.. Гей, ты, у окна… Видишь, што ли, хто спешит! — обратился он к одному парню, который, наполовину высунувшись из узкого оконца, старался разглядеть, кто там спешит среди ночного мрака.

— И то гляжу!.. Наши! — радостно отозвался парень и заорал в пространство что было мочи: — Вали сюды!.. Выручай своих!.. Стреляют драгуны нас ни за што ни про што!..

Как рыба, он сделал несколько порывистых движений всем телом, пролез в узкое оконце и скрылся за ним, спеша навстречу подмоге.

Несколько солдат и матросов, следуя его примеру, стали протискиваться в это и другие три-четыре оконца, чтобы скорее выбраться из западни на волю. Уходя, они кричали оставшимся:

— Мы сзаду напрём на драгун треклятых!.. Все разом… Вы держитесь тута малость… Мы им покажем!..

Капрал видимо растерялся.

— Эта завсем бунд… Там што такой? — обратился он к драгуну, который появился на пороге из ночной темноты. — Кто там бежит ишо?..

— Так што подвалили своим на помочь камраты с ружьями… матросни не мало… И мужики с дубьём… Сотни три всех, почитай… Надоть помочь и нам звать, ваше скородие… Неустойка выходит…

— Бей барабан тревог… Трубить на сбор!.. Пока будем оставляйт эта сволочь! — решил Гольмстрем.

Прозвучала команда. Драгуны собрались в ряды и, сделав оборот кругом, стали быстро удаляться от харчевни в сторону, противоположную той, откуда тёмной лавой надвигалась помощь осаждённым…

— Га!.. Наутёк пошли! — загоготали оставшиеся в харчевне солдаты и матросы. — Испужался, бусурман треклятый… Улю-лю-лю!.. Лови его!..

И со свистом, с реготом, с шумом высыпали они на простор тёмной площади, громко заорали подходящим друзьям:

— Спасибо, братцы… Нечего торопиться… Вишь, сбежало драгунье дырявое!.. Хо-хо-хо!..

Свист, хохот и неистовое улюлюканье смутило даже тяжёлый, тёмный мрак этой ненастной, тревожной ночи. Кое-кто стал развязывать баб и мужиков, которые понуро и молчаливо ожидали, чем кончится вся эта передряга, не ими затеянная, но едва не принёсшая много новых мук и горя этим тихим, безответным людям, тёмному стаду людскому…

Глава III РОКОВОЕ НАСЛЕДЬЕ

Прошла ещё неделя.

Всю ночь не спал никто во дворце. Суетились люди, врачи дежурили у постели больной государыни. Придворные из более близких приезжали и уезжали.

На тревожные вопросы: «Что с государыней?» — получался печальный ответ: «Плохо по-прежнему, но есть ещё надежда…»

Настало утро 17 октября. Медленно, печально потянулся день…

Цесаревна Елизавета, ночевавшая в покое, соседнем с опочивальней Анны, — так и не уехала к себе. О Бироне и говорить нечего. Он почти не отходил от больной. Жена его и дети с рассветом тоже были вызваны во дворец.

— Надо быть вам здесь на всякий случай… Вдруг опомнится государыня и спросит кого-либо из вас, — отрывисто пояснил жене герцог.

Лицо у него было бледное, отёкшее, глаза воспалены, словно он не только провёл бессонную ночь, но и сам страдал затаённой болезнью…

Быстро промелькнул пасмурный зимний день. Но людям, томившимся в стенах затихшего, печального дворца, он казался бесконечным!.. Кто был близко к опочивальне больной, вздрагивал ежеминутно от стонов и криков Анны, которую терзали жесточайшие колики. Сначала все снадобья, даваемые ей Бидлоо и де Гульстом, её любимыми врачами, казались бесполезны. Но вот к вечеру, когда стали надвигаться ночные тени на дворец и на всю словно притихшую столицу, повелительница обширного царства, воющая и стенающая от боли, как самая простая служанка, молящая врачей убить её скорее, если нельзя прекратить муку, — эта страдающая женщина, метавшаяся на постели, как огромная рыба, выброшенная на сушу, покрытая клейким, холодным потом, перестала понемногу вопить, стенать и затихла понемногу. Боли стали много легче. А может быть, просто и притупилась чувствительность организма, истощённого муками, одурманенного разными наркотическими снадобьями, какие давали Анне врачи.

Другая давно бы впала в забытье от всех микстур, принятых Анной. Но императрица, могучая телом, только почувствовала, что лёгкая дремота охватывает её впервые за сорок с лишним часов.

Багровое от натуги лицо её сразу побледнело. Большие мешки и синие, почти чёрные круги выявились под закрытыми глазами. А опущенные густые ресницы кидали на это помертвелое лицо ещё большую тень, усиливая его сходство с мёртвым ликом. Но грудь больной тихо и ровно вздымалась, руки, раскинутые по постели, слегка вздрагивали порою, и Бидлоо, дежуривший эти часы у постели государыни, облегчённо вздохнув, шепнул Анне Леопольдовне, которая почти всё время проводила вместе с врачами в этой опочивальне:

— Засыпает… Теперь поспит немного… Боли смягчились. Подите и вы отдохните, ваше высочество!..

— Нет… нет!.. Я не устала… Я только выйду в соседний покой… Тут так душно… Я буду там!..

И на цыпочках вышла она из опочивальни.