В русских и французских тюрьмах

Когда я находился уже в Англии, в 1881 г., ко мне обратились с предложением сообщить в английской печати о положении в русских тюрьмах людей, арестуемых по обвинению в политических преступлениех; правдивое сообщение подобного рода являлось настоятельной необходимостью, в виду систематической лжи по этому поводу, распространявшейся одним агентом русского правительства. Я коснулся этого вопроса в статье о русской революционной партии, напечатанной в Fortnightly Revicio (в июне 1881 г.). Хотя ни один из фактов, приведенных в вышеупомянутой статье, не был опровергнут агентами русского правительства, но в тоже время были сделаны попытки провести в английскую прессу сведение о русских тюрьмах, изображавшие эти тюрьмы в самом розовом свете. Тогда я, в свою очередь, вынужден был в ряде статей, появившихся в «Nineleenth Century», разобрать, что такое представляют собою русские тюрьмы и ссылка в Сибирь. По возможности воздерживаясь от жалоб на притеснение, претерпеваемые нашими политическими друзьями в России, я предполагал дать в своих статьях понятие о состоянии русских тюрем вообще, о ссылке в Сибирь и о результатах русской тюремной системы; я рассказал о невыразимых мучениех, которые испытывают десятки тысяч уголовных арестантов в тюрьмах России, на пути в Сибирь и, наконец, в самой Сибири, – этой колоссальной уголовной колонии российской империи. Чтобы пополнить мои личные наблюдение, которые могли устареть, я познакомился с обширною литературою предмета, посвященною тогда, за последнее время, в России тюремному вопросу. Но именно это изучение убедило меня, во-первых, в том, что положение вещей осталось почти таким же, каким оно было двадцать пять лет тому назад; во-вторых, в том, что, хотя русским тюремным чиновникам очень хочется иметь подголосков в Западной Европе, с целью распространение изукрашенных известий об их якобы гуманной деятельности, все же они не скрывают суровой правды ни от русского правительства, ни от русской читающей публики. И в оффициальных отчетах и в прессе они открыто признают, что тюрьмы находятся в отвратительном состоянии. Некоторые из этих оффициозных признаний я привожу ниже.

В скором времени после того, как я писал о русских тюремных порядках в английской прессе, – а именно – с 1882 по 1886 гг., – мне пришлось провести три года во французских тюрьмах: в Prison Départementale в Лионе и в Maison Centrale в Клэрво (Clairvaux). Описание обеих этих тюрем было дано мной в статье, появившейся в «Nineleenth Century». Мое пребывание в Клэрво, в близком соседстве с 1400 уголовных преступников, дало мне возможность присмотреться к результатам, получаемым от заключение в этой тюрьме, – одной из лучших не только во Франции, но, насколько мне известно, и во всей Европе. Мои наблюдение побудили меня заняться рассмотрением с более общей точки зрение вопроса о моральном влиянии тюрьмы на заключенных, в связи с современными взглядами на преступность и её причины. Часть этого исследование послужила темой реферата, прочтенного мной в Эдинбургском Философском Обществе.

Включая в настоящую книгу часть моих журнальных статей по тюремному вопросу, я подновил их фактический материал на основании сведений, в большинстве случаев заимствованных из русских оффициальных изданий, а также выключив из них полемический элемент. Вновь написанные главы о ссылке на Сахалин и об одном эпизоде из жизни ссыльных поляков в Сибири служат дополнением общего описание русских карательных учреждений.

Глава I

Мне впервые пришлось ознакомиться с русскими тюрьмами в 1862 г., в Забайкальской Области. Я тогда только что приехал в Иркутск, – молодым казачьим офицером, не достигшим еще двадцати-летнего возраста, – и, месяца два спустя после моего прибытия, был уже назначен секретарем местного комитета, занимавшегося вопросом о реформе тюрем. Считаю не лишним сделать здесь несколько необходимых пояснений.

Образование мое в то время ограничивалось курсом военной школы. Мы, конечно, посвящали много времени математике и естественным наукам, но еще более времени уходило на изучение военного искусства, искусства уничтожение людей на полях битв. Но мы переживали тогда в России эпоху великого пробуждение мысли, наступившую вслед за Крымским разгромом; немудрено поэтому, что даже на образовательном курсе военных школ отразилось влияние этого великого движение. Нечто, стоявшее выше милитаризма, проникало даже сквозь стены Пажеского Корпуса.