Сухумовъ разсказывалъ быстро, торопясь и воодушевляясь, и на щекахъ его блѣднаго, сѣро-лимоннаго цвѣта лица выступили пятна румянца. Говоря, онъ даже схватился на одно мгновеніе за сердце…
Докторъ слушалъ его внимательно, наклоня голову на бокъ, расчесывая пальцами правой руки свою косматую бороду, и наконецъ перебилъ его.
— Все это прекрасно, но главнымъ образомъ сообщите мнѣ симптомы настоящей вашей болѣзни, — сказалъ онъ.
— Сейчасъ. Пріѣхавъ сюда, обращаюсь къ вамъ и прошу васъ взять меня подъ свое наблюденіе и полѣчить… Я извѣрился въ полномъ исцѣленіи отъ моего недуга, но думаю, что хоть нѣкоторая поправка моего здоровья возможна.
Докторъ поклонился, какъ-бы благодаря за довѣріе, и произнесъ:
— Но зачѣмъ-же такой пессимизмъ-то? Отчего не вѣрить въ полное исцѣленіе? А вы вѣрьте. Иногда и одна вѣра во что-нибудь чудеса дѣлаетъ и исцѣляетъ. Это еще Шарко замѣтилъ. Въ Петербургѣ у васъ былъ одинъ раззоришійся баринъ-шарлатанъ, который простой невской водой лѣчилъ… пить воду невскую давалъ. Его паціенты вѣрили въ его будто-бы чудодѣйственную воду и нѣкоторые изъ нихъ исцѣлялись. Вѣра и организмъ дѣлали свое дѣло.
— Ахъ, я знаю, о комъ вы говорите. Мнѣ разсказывали, — улыбнулся Сухумовъ.
— Такъ вотъ-съ что дѣлаетъ вѣра. На этомъ иногда основанъ успѣхъ самыхъ невѣжественныхъ знахарей, — сказалъ докторъ и повторилъ:- такъ припадочки-то, припадочки ваши сообщите поскорѣй.
— А что до припадковъ — постоянное недомоганіе… Встаешь по утру — тяжелая голова… По вечерамъ повышенная температура, — разсказывалъ Сухумовъ. — То и дѣло чувствуешь ознобъ… Потеря аппетита. Даже непріятно глядѣть на ѣду. Прибѣгаю къ пепсинмому вину и къ настойкѣ Chinae compositum — и то не помогаетъ. Сна нѣтъ… и… и даже какія-то галлюцинаціи. Вчера, напримѣръ, мнѣ показалось, что мнѣ подмигнулъ съ портрета мой прадѣдъ… Подмигнулъ и даже головой кивнулъ. Я испугался. Мнѣ сдѣлалось даже дурно. А отчего? Я очень хорошо знаю, что портреты ни мигать, ни кивать не могутъ, а испугался. Понятно, что это болѣзнь. Вотъ все. Затѣмъ, вообще, я чувствую хилость и эту хилость можно выводить, какъ мнѣ кажется, изъ родственнаго брака моего дѣда и моей бабушки. Бабушка приходилась двоюродной сестрой моему дѣду Сухумову-Подгрудскому, — закончилъ Сухумовъ.
— Ну, это еще вопросъ нерѣшенный, — сказалъ докторъ.
— А вы знаете работу французскаго врача Вуазена о родственныхъ бракахъ среди испанскихъ грандовъ и грандессъ? — спросилъ Сухумовъ. — Онъ прямо доказываетъ у нихъ вырожденіе, отмѣчая у потомковъ шестипаліе, глухо-нѣмоту, микроцефализмъ, недолговѣчность и невѣдь сколько другихъ пороковъ.
— Ну, а я въ возраженіе вамъ приведу евреевъ въ маленькихъ мѣстечкахъ Западнаго края, которые также скрещиваются въ родственныхъ бракахъ и потомство ихъ нисколько не терпитъ ущерба. Напротивъ, является приплодъ съ отличнымъ музыкальнымъ слухомъ, выдѣляетъ изъ себя талантливыхъ, выносливыхъ и долговѣчныхъ особей. Вы врачъ? — спросилъ докторъ Сухумова.
— Нѣтъ, но я люблю естественныя науки, занимался ими и теперь иногда слѣжу за ними, — далъ отвѣтъ Сухумовъ.
— Такъ. Съ такимъ паціентомъ пріятно дѣло имѣть и можно болѣе разсчитывать на успѣхъ. А вы въ возможность исцѣленія-то все-таки вѣрьте. Это будетъ большимъ подспорьемъ къ возстановленію вашихъ силъ, — прибавилъ докторъ, поднялся съ кресла, вынулъ изъ бокового кармана своего сюртука стетоскопъ и перкуторный молотокъ и сказалъ:- Ну-съ, снимите съ себя пиджакъ и жилетъ и прошу васъ прилечь вотъ хоть на эту кушетку, что-ли. Я долженъ васъ выстукать и выслушать.
Сухумовъ повиновался. Докторъ началъ выстукивать и выслушивать его грудь, затѣмъ перевернулъ его и прошелся со стетоскопомъ по спинѣ
Не довольствуясь этимъ, прикладывалъ и свое ухо прямо къ тѣлу. Затѣмъ посадилъ Сухумова, взялъ за руку, выслушалъ пульсъ и провѣрилъ его на шеѣ по соннымъ артеріямъ.
— Сердце не плохое, но дѣйствительно переутомленное. Есть и перебои, — сказалъ онъ. — Печень опухши, и я прощупываю ея края ниже ребра. Селезенка тоже немного увеличена. Вы мѣрили температуру? — задалъ онъ вопросъ паціенту.
— По вечерамъ бываетъ тридцать восемь съ долями… Доходитъ и до тридцати девяти.
— А утромъ?
— По утрамъ я давно не мѣрилъ.
— Надо измѣрять по вечерамъ и по утрамъ и записывайте. Въ почкахъ я ничего не усматриваю. Анализъ дѣлали?
— Давно ужъ не производилъ. Но раньше были и слѣды сахара, былъ и бѣлокъ. У меня есть аппаратикъ и приспособленія… Я могу и самъ сдѣлать анализъ, — предложилъ Сухумовъ.
— Пожалуйста…
Докторъ подвелъ его къ окну, протянулъ руку къ его глазу, отвернулъ нижнее вѣко, посмотрѣлъ на внутреннюю сторону его, на самое глазное яблоко, а затѣмъ сталъ разсматривать високъ.
— Склерозики маленькіе уже водятся, — сказалъ онъ. — Да у кого ихъ нѣтъ! Это все чрезмѣрное употребленіе мясной пищи. Вамъ сколько лѣтъ?
— Двадцать девятый годъ.
— Гмъ… Рановато немножко… Вы виномъ не злоупотребляли?
— Былъ тотъ грѣхъ, — покаялся Сухумовъ. — И виномъ, и… всѣмъ злоупотреблялъ.
— Женаты?
— Куда! Холостой.