В разгаре лета

В час появляется командир взвода и отдает распоряжение, чтобы Тумме вместе с Нийдасом пошли патрулировать шоссе, Тумме говорит, что Нийдаса нет, что он, наверно, заболтался с парнями в соседней роте. Командир взвода ругает нарушителей дисциплины. Я вызыва-юсь идти вместо Нийдаса, и мы с Тумме два часа патрулируем по шоссе.

Вернувшись назад, мы не находим Нийдаса. Винтовка его по-прежнему валяется под кустом.

Тумме бормочет себе что-то под нос. До меня долетает только одно слово: "Паразит".

Он, видимо, и зол и огорчен.

Я тоже чувствую себя неважно.

Нийдас не является и утром.

Тумме предлагает мне пойти поискать Хельги и пого* ворить с ней. Я уклоняюсь. Не могу себе представить, о чем говорить с Хельги. Не спрашивать же мне: "Куда делся товарищ Нийдас?" Нет, на такое я не осмелюсь. Ни за что на свете не стану обижать нашу санитарку. Пускай Таавет Тумме один сходит. Как-никак они живут в одном доме, по возрасту Тумме годится ей в отцы, да Хельги и относится к нашему бухгалтеру будто к заботливому дядюшке. Расспросы Тумме, конечно, не так ее обидят. Настроение у нее, конечно, все равно испортится, но мое присутствие еще больше усложнит положение. Так я, во всяком случае, чувствую.

Вернувшись после разговора с Хельги, Таавет Тумме говорит: - Шкура.

Это он про Нийдаса. Человек он деликатный и не пересказывает мне свой разговор с Хельги. Попросту сообщает, что Нийдас и в самом деле долгое время был вместе с Хельги - не то час, не то целых два, этого девушка не могла точно вспомнить, - но потом они расстались. Нийдас распрощался, и Хельги решила, что он спешит вернуться в роту.

Что делать? Посовещавшись, мы в конце концов решаем доложить обо всем политруку, - парень-то он свой. Руутхольм советует нам помедлить с официальным рапортом: вдруг Нийдас просто в самоволке? Смешное дело! Люди мы взрослые, в истребительный батальон вступили добровольно, а по ночам тайком убегаем в город! Даже несмотря на то, что здесь никому не запрещают заглянуть домой, на работу или, смотря по обстоятельствам, еще куда. Не умеем мы соблюдать дисциплину.

По глазам Тумме я понимаю, что не очень-то он верит в возвращение Нийдаса. Но кто его знает?

В полдень Хельги заглядывает к нам в роту. Не находит Тумме - и заговаривает со мной. Спрашивает у меня прямо, без всяких подходов, вернулся ли уже товарищ Нийдас. Приходится сказать ей "нет".

На глаза Хельги внезапно наворачиваются слезы.

- Лживый, лживый, лживый!

Это вырывается у нее как бы помимо воли. Я пробую успокоить ее, в таких делах я ужасно неловкий. Если бы я знал, где найти Нийдаса, мигом побежал бы и приволок бы его силой.

Вечером мы все трое склоняемся к предположению (порой и меня тянет к этим вычурным словечкам), что Нийдас все-таки дезертировал. Как еще иначе назвать его самовольный уход?

Чувствуем мы себя довольно паршиво. Словно бы он всех нас оплевал.

На другой день я спрашиваю Тумме: не знает ли он, где живет Нийдас? Оказывается, знает.

- Так сходим. Скажем ему в лицо, что настоящие люди так не делают. Сам вступает в истребительный батальон, а потом дает тягу. Прочистим ему мозги.

Моя запальчивость не очень-то нравится Тумме. Он говорит как-то уклончиво:

- Вряд ли, он сидит и ждет нас.

- А все-таки сходим! - упрямо настаиваю я. - Если он не совсем подонок, то, может, и вернется.

- Не вернется. Слишком хорошо я его знаю.

Но я упрямый. Если уж забору что в голову, не так-то легко меня сбить.

- Все равно сходим! Хоть выскажу ему все в лицо.

- Я бы тоже высказал, - говорит Тумме, становясь вдруг словоохотливым, - да не хочется с ним встречаться. Извините меня, но сейчас я думаю о'Нийдасе самое плохое. Мы вчера тут поспорили и наговорили друг другу грубостей. Я сказал ему, что он из тех, кто думает только о своей шкуре. Кто от страха, что другие видят их насквозь, напяливает на себя панцирь хитрых высоких слов, высасывает из пальца всякие предположения, оправдания и теории, кто все высмеивает и критикует, да еще ноет и скулит. Выходит, лучше плакаться и при этом предоставлять другим бороться с врагом, чем самому делать все возможное, чтобы задержать наступление немцев, хотя бы на миллиметр? Нет, такое умнича-ние и гроша ломаного не стоит.

Помолчав, он добавляет, как бы смутившись!

- Простите, я снова взорвался.

И, как бы опережая мои слова, заканчивает:

- Нам его не перевоспитать.

Слушаю его и сам себе не верю: неужели это наш бухгалтер?

Тем не менее я продолжаю агитировать Тумме. Я, конечно, тоже перестал уважать Нийдаса. Ясное дело, если человек смылся из батальона, он и гроша не стоит. Теперь, задним числом, и его поведение в Пярнумаа выглядит как трусость. Он ведь не сделал даже попытки оказать сопротивление бандитам поплелся за ними, словно овечка. Впрочем, оставим это. Я хочу разыскать Нийдаса и поговорить с ним только ради Хельги. Уж очень она сейчас несчастная. Ходит, глупая, с красными глазами. Наверное, и улыбнуться не в силах. Вот если бы она с прежней беззаботностью расхохоталась, тогда я сразу отстал бы от Тумме.