Я не преувеличиваю. Я спрашивал у всех, кто вернулся из Аудру, но никто не мог сказать, погибла ли она, попала в плен или, спасаясь от немцев, заблудилась в лесу. Многие из ребят, которых сочли погибшими, возвращались в батальон через несколько дней и даже через неделю. Но даже и те, кто во время внезапного боя отбился от части, кто, не сориентировавшись в незнакомой местности, несколько дней проблуждал по по лесам и болотам, пока выбрался к своим, - даже они только качали головой. Никто не встретил Хельги. Она ехала на санитарной машине - шофер это подтвердил, но сам он не знал, что с ней случилось потом. Когда колонна остановилась, он вылез из кабины, поговорил немного с другими водителями и отошел в сторонку по малой нужде. Вернуться к машине ему больше не удалось. На шоссе уже взрывались мины, и автоколонну накрыли с двух сторон - спереди и сзади - перекрестным огнем.
Осталась ли санитарка в машине или вышла? В ответ на этот вопрос водитель только разводил руками. Но предполагал, что она вышла. Она вообще девушка порывистая, вряд ли она задремала и осталась сидеть в душной машине. К тому же всем приказали выйти.
Врачиха знала не больше. Когда я с ней говорил, она несколько раз начинала плакать.
- Как только мы остановились, - сказала она, - я пошла к комиссару. Спросила, что это за место, и он .ответил: Аудру. Еще я спросила, надолго ли мы остано: вились или сразу поедем дальше. Комиссар сказал: скоро выяснится. И добавил, что путь на Пярну, кажется, свободен. Он куда-то убежал, а я увидела рядом с дорогой землянику и начала собирать. Немного собрала, полгорстки. А потом началось. Я потеряла голову. Забыла, что я врач. Многие побежали к лесу, и я - тоже. Должна была скорее вернуться к машине, а вот.,. Про машину, про Хельги, про свои обязанности только тогда и вспомнила, как увидела первых раненых. Но вернуться к машине на шоссе было уже невозможно. Никогда себе не прощу, что так растерялась. Я виновата перед Хельги. Так хочется верить, что ничего страшного не случилось. Она жива, товарищ Соокаск, поверьте мне, она жива.
Мне тоже хотелось и хочется верить, что она уцелела, хотя поначалу мне казалось это невозможным. Я был убежден, что она погибла в машине или на шоссе. Все время мне мерещилось маленькое тело на гравии шоссе, лежащее метрах в трехстах - четырехстах, от меня. Это видение настигает меня временами и теперь, но я пытаюсь уговорить себя, что я видел не Хельги. Лежавшее на шоссе тело могло быть и не таким уж маленьким, - может, мне это показалось. Я находился слишком далеко, чтобы точно определить, мужчина это или женщина. Да и не все ребята в нашем батальоне рослые и плечистые, как Лурих или Палусалу*.
* Известные эстонские борцы.
Но как подумаю, что Хельги могла погибнуть, для меня все перестает существовать. Весь мир вокруг куда-то отступает, рассеивается, остается лишь бесконечное одиночество и невыносимо тяжелая печаль. Но и другие предположения не легче. Вероятность, что Хельги угодила в лапы фашистов, ничуть меня не радует. Фашисты ни над кем не сжалятся, даже над такой хрупкой, слабой девушкой. Бандиты в Вали не пощадили даже грудного младенца с его матерью, так что уж говорить о девушке из истребительного батальона.
Я упрямо внушаю себе, что Хельги не погибла и не попала в плен. Она, как многие другие, убежала с шоссе, потеряла из виду своих - такое случалось со многими, - а может, не смогла присоединиться к батальону то ли из-за обстрела, то ли потому, что должна была прятаться от немцев. Если немцы или действовавшие заодно с ними бандиты не схватили Хельги сразу, она наверняка спаслась. Пытаюсь убедить себя в этом изо всех сил. Хельги не погибла возле машины, она выбежала из зоны автоматного и минометного обстрела, но потеряла из виду своих, и ей пришлось остаться по ту сторону фронта. Еще далеко не все надежды потеряны. Она жива, и, хотя ей тяжело, она не сдастся. Поразительно смелая и выносливая девушка. Не из тех, кто всю жизнь цепляется за мамину юбку, - такие не вступают в истребительный батальон. Ее легко обидеть, потому что она доверчивая, но сломить ее нелегко. Врачиха тоже так считает. И все остальные. Все.
Я часто разговаривал с врачихой о Хельги. Однажды врачиха посмотрела мне в глаза и спросила:
- Вы очень любите Хельги?
Задай она мне этот вопрос до боя под Аудру или будь я уверен, что с Хельги ничего не случилось, я небось рассмеялся бы, наболтал бы от смущения бог знает чего, а может, наоборот, онемел бы от растерянности. Но я успел понять то, чего не понимал раньше. И ответил ей одним словом:
- Да.