В рай с пересадкой

— Ну, тогда держи бокал, — протянул ему Колька помятую алюминиевую кружку. — На, Иваныч… А ты, Никанорыч, опять, что ли не будешь?

— Нет, — замотал головой Рожков.

— Понимаю, но ты терпи. Первые три года всегда трудно, а потом привыкнешь.

— Я уже привык, — сказал Рожков и отошёл к двери.

— Эх, да… А мы, грешные, поужинаем. Да и ты хоть поешь, Никанорыч.

— Успею.

В это время поезд тронулся. Вагон тряхнуло.

— Кажется, поехали.

— Слава тебе, Господи, тронулись.

— А как вы в таком виде-то здесь оказались? — поинтересовался Иван.

— Да вот эти два туриста, — …кивнул на друзей Селезнёв.

— …И примкнувший к ним вот этот, — перебив, добавил Колька.

— …Решили в море на остановке пополоскаться. Да русалка их каспийская заманила далеко от берега…

— На котором стоял и вдаль глядел Сергей Иваныч.

— Я на вас, бабников, смотрел.

— И не увидел, как недалеко от него из-под самого носа ушёл поезд. Вот так мы и отстали.

— Так, так… Все, конечно, виноваты кроме тебя.

— А я никого не виню и ни о чём не жалею. Мне, может, нравится это наше приключение. Ну скажи: кто из нас ещё вчера мог подумать, что сегодня мы сделаем пересадку в товарный поезд? Это же чистое кино!

— Ну да, кино. Там всего навыдумывают, так только держись, а тут вся правда.

— И сидим как в вагоне-ресторане. Расскажи кому — не поверят.

— Тебе поверят, — сказал Селезнёв.

— Почему это?

— Потому что у тебя и дома ни один день без приключений не обходится.

— Ну, это ты уж загнул, Иваныч.

— Нечего и загибать. Вот, к примеру, рассказал бы мужикам, как ты недавно домой ночью явился. Ешё до юбилея Максимова. Никанорыч, иди сюда.

Никанорыч подошёл и сел вместе со всеми.

— Я такого не слыхал. Так что рассказывай, Коля, как дело было.

— Ну как, — не спеша начал Колька — пришёл я поздно, свет не зажигал, сразу на диван. Жена напротив с кровати, слышу, шмыг и ушла. Ну, думаю, семь бед — один ответ, утром разберёмся… Да… Проснулся рано, в зеркало смотрю и сам себя не узнаю: глаза заплыли, рожа помятая. Даже испугался. Но это ещё ладно. Главное-то, гляжу: зеркало не на месте висит и не моё. Огляделся — и кровать не моя и картины над кроватью у меня отродясь не бывало… Ничего себе, думаю, так ведь я в чужой квартире нахожусь…

— У кого? — смеясь, спросил Рожков.

— У соседки. Оказалось, что я двери перепутал, а замки у нас одинаковые.

— А соседка где ночевала?

— У нас. Когда я вошёл, она к моей жене подалась.

— Ну, ты, Коля, и артист.

— Бывает…

— У него ещё не то бывало, — сказал Селезнёв. — Вспомни, как тебя уволили из дедов-морозов.

— Ну, нашёл чего вспоминать. Тот случай ещё раньше был.

— Зато интересный. А дело было так… Назначили Кольку дедом Морозом в наш клуб. Пришли однажды ребятишки на свою ёлку. Встретил их дедушка Мороз, повеселил немного и передал затейникам. А сам отдохнуть пошёл. Да….настало время подарки ребятам раздавать, а деда Мороза нет. Не выходит что-то дедушка. Стали детишки хором кричать: где ты, дедушка Мороз! Где ты, дедушка Мороз! Нету дедушки, как в воду канул. Стали искать. И что ты думаешь?

— Нашли? — спросил Рожков.

— Само собой. Но вот вопрос: где?

— Где же?

— Оказалось, что дедушка Мороз за сценой в укромном уголке Снегурочку прижал и тискает. Не до детишек ему. Так было-то, Кольк?

— Не помню, — лукаво улыбаясь, замотал головой Колька.

Они ещё долго рассказывали друг другу разные весёлые истории. Да и что ещё было делать мужикам в этой своей узкой и теплой компании, когда все волнения сегодняшнего дня остались позади, а впереди, куда мчал их грохочущий поезд, всё было светло и ясно.

Под вечер на одной из остановок Иван перебрался в свой вагон, а наши друзья, задвинув вагонные двери, стали укладываться на ночлег.

— Иваныч! — перекрывая грохот вагонных колёс, крикнул на ухо Селезнёву Колька.

— А?!

— Ты по ночам-то храпишь?

— Ты чего, чокнулся! — повертел пальцем у виска Селезнёв.

— Почему? Я не люблю, когда храпят!

— Да разве в таком шуме услышишь? А, вообще, я где-то читал, что храп — это изложение мыслей спящего человека.

— Ну, гляди, мыслитель! Если громко думать будешь, вон туда к телушкам тебя положим. Верно, Никанорыч?

— Да, да, — согласно кивнул Рожков, — я тоже не люблю, когда храпят.

— Да ладно вам болтать-то, — поворчал Селезнёв, укладываясь между друзьями, — перегрелись совсем на южном солнце, видно. Спите-ка лучше.

Некоторое время все лежали молча. Слышен был только частый перестук колёс.

Неожиданно Колька громко захохотал.

— Что с тобой? — спросил Селезнёв.

— Да я ничего. Думаю, расскажи кому — не поверят.

— Ладно, спи… Может и поверят.

Рано утром на остановке, отодвинув двери, Иван забрался к ребятам. Сергей Иваныч и Рожков лежали на сене. Колька, свернувшись калачиком, закутанный плащом, лежал тоже на сене, но на самом полу, рядом с лениво и равнодушно жующей тёлкой.

— Здорово ночевали, мужики, — приветствовал Иван проснувшихся Рожкова и Селезнёва.

— Здорово, Иван.

— А этот товарищ чего, — кивнул Иван на Кольку, — по женскому полу соскучился?

— Да, что-то загрустил, видно, парень, — сказал Селезнёв. — Эй, Колюха, вставай!