В путь-дорогу! Том II

А въ пріемной былъ уже народъ, чающій инспекторскаго выхода. Вдоль правой стѣны стояло человѣка четыре: одинъ по всѣмъ признакамъ, поступающій и трое студентовъ, изъ которыхъ два матерыхъ, лѣтъ по двадцати-пяти, если не больше, съ загорѣлыми лицами; у одного изъ нихъ было совершенно монгольское лицо, толстыя губы и совершенно выпятившія скулы; третій студентъ — горбатенькій, ростомъ въ полтора-аршина, съ закинутой назадъ головой и зачесанными за уши плоскими волосами. Онъ, то и дѣло, ежился, точно хотѣлъ вылѣзть вопъ изъ воротника. Всѣ трое были въ мундирахъ, при шпагахъ, и съ трехуголками въ рукахъ. На первомъ «изъ двухъ крупныхъ студентовъ надѣтъ былъ прекуріознѣйшій мундиръ. Этотъ мундиръ навѣрно служилъ десятерымъ и обладалъ способностью растягиваться по всевозможнымъ тѣлосложеніямъ и формамъ. Горшковъ, Абласовъ и Телепневъ стали по лѣвую руку и оглядывали студентовъ; тѣ, въ свою очередь, смотрѣли на нихъ. Царствовала тишина. Горшковъ, при всей своей болтливости, не рѣшался вслухъ дѣлать замѣчанія. Имъ пришлось подождать минутъ пять. Дверь слѣва отворилась и выступила фигура инспектора студентовъ, Ѳедора Ивановича Ранге. Ѳедоръ Ивановичъ изображалъ собою, по мнѣнію туземныхъ остряковъ, то самое, чѣмъ обозвалъ Хлестаковъ Землянику; и дѣйствительно, если взглянуть на него въ профиль, то было нѣчто похожее на голову животнаго, изображаемаго обыкновенно на вывѣскахъ гастрономическихъ лавокъ. Губы и носъ выдались впередъ, все лицо собралось какъ-то къ одному мѣсту и Ѳедоръ Ивановичъ выпячивалъ это мѣсто впередъ, желая точно брать верхнимъ чутьемъ. Сплюснутая голова его прикрыта была темнокоричневымъ парикомъ, какіе обыкновенно носятъ плѣшивые отставные генералы. Вицмундиръ съ узкими рукавами и широкими фалдами сидѣлъ на Ѳедорѣ Ивановичѣ по начальнически, открывая его грудь, прикрытую туго-накрахмаленною манишкою, на которой красовался Станиславъ съ короной. Ноги Ѳедора Ивановича втиснуты были въ узѣйшіе на штрипкахъ панталоны, и онъ выступалъ выворачивая носки, точно собираясь стать въ пятую позицію. Сдѣлавши нѣсколько шаговъ отъ двери, онъ дѣйствительно сталъ въ эту позицію по срединѣ комнаты.

— Господинъ Вернеръ! произнесъ онъ рѣзкимъ и гнусавымъ голосомъ, который очень напомнилъ Горшкову голосъ незабвеннаго Тонки. Горбатенькій студентикъ, опустивши шляпу внизъ, выступилъ впередъ.

— Г. Вернеръ, началъ опять инспекторъ, во время вы являетесь. Медицинское свидѣтельство имѣете?

— Я прислалъ изъ деревни, отвѣчалъ горбатенькій.

— Этого недостаточно-съ, прозудѣлъ инспекторъ, вы подвергнетесь аресту во время зимнихъ вакацій.

— Да помилуйте, Ѳедоръ Ивановичъ, за чѣмъ же два свидѣтельства?

— Если вамъ говорятъ, что надо, — то надо! И повернувшись къ другимъ отрѣзалъ: не угодно ли вамъ итти и не оправдываться, когда вы провинились.

Несчастный, горбатенькій студентъ, помявшись на одномъ мѣстѣ и закинувъ голову назадъ, вышелъ.

„Ну это гимназіей пахнетъ“, подумали въ одно время наши пріятели.

Инспекторъ подступилъ къ первому матерому студенту.

— Г. Кабановъ, вы были вчера опять въ нетрезвомъ видѣ.

— Никакъ нѣтъ-съ, отвѣтилъ отрывисто и сиплымъ голосомъ Кабановъ.

— Г. помощникъ инспектора, Евментій филиповичъ Глистовъ, довелъ до моего свѣденія, что вы произвели въ нетрезвомъ видѣ буйство, сперва въ очень непозволительномъ мѣстѣ, а потомъ въ квартирѣ частнаго пристава кремлевской части.

— Никакъ нѣтъ-съ, просипѣлъ опять Кабановъ.

— Извольте отправляться къ дежурному помощнику. Онъ васъ препроводитъ въ карцеръ, а я доведу до свѣденія его превосходительства, господина попечителя, о вашихъ буйственныхъ поступкахъ.

— Совершенная напраслина, просипѣлъ Кабановъ. А коли бьютъ, такъ нельзя же не отмахиваться.

— Везъ оправданій, г. Кабановъ! Не забывайте, что вы стоите предъ вашимъ непосредственнымъ начальникомъ! Ни слова больше и въ карцеръ.

Кабановъ передернулъ губы, точно хотѣлъ сказать: плевать мнѣ на все; но больше не разсуждалъ и съ понурой головой отправился къ двери.

Дошла очередь до студента съ монгольскимъ лицемъ.

— Г. Абдіевъ, какъ вы смѣете не посѣщать храмъ Божій? вопросилъ его инспекторъ

Абдіевъ вскинулъ своими калмыцкими глазками и на первый разъ ничего не отвѣтилъ.

— Я васъ спрашиваю, отчего вы не посѣщаете храмъ Божій, какъ того требуютъ обязанности студента?

— Да я, Ѳедоръ Ивановичъ, промычалъ тотъ, не обязанъ.

— Какъ не обязаны, милостивый государь? Вы изъ магометанъ обращены въ греко-россійскую вѣру.

— Обращенъ-то дѣйствительно, разсуждалъ, точно про себя, киргизскій питомецъ просвѣщенія; да что же изъ того, помилуйте, Ѳедоръ Ивановичъ!

— Если вы въ слѣдующее воскресенье осмѣлитесь не явиться въ университетскую церковь къ божественной литургіи, я васъ накажу арестомъ и доведу до свѣденія г. попечителя о строптивости вашего нрава. Не забывайте, что можно попасть изъ студентовъ и въ фельдшера.

— Помилуйте, промычалъ киргизъ, и не говоря больше ни слова, чуть не бѣгомъ, бросился изъ комнаты.

Аудіенція съ студентами была кончена. Не радостное чувство возбудила она въ нашихъ пріятеляхъ; инспекторъ обратился къ нимъ.