Онъ не утерпѣлъ и обратился-таки съ распросами къ одному изъ участвующихъ въ пѣніи, курчавому и рябому фельдшеру, отъ котораго несло спермацетовой помадой. фельдшеръ обстоятельно разсказалъ ему, что пѣніе происходитъ каждый вечеръ, когда хорошая погода, а пѣсня дѣйствительно такъ и называется: Сазанъ Тимофеичъ. Удовлетворившись этими, объясненіями, Горшковъ объявилъ товарищамъ, что на первый разъ они осмотрѣли довольно и можно итти домой, чтобъ завтра пораньше проснуться и успѣть написать прошеніе ректору.
Заспанный Яковъ, встрѣтилъ въ номерѣ друзей нашихъ и помогъ имъ раздѣться.
— Ну, что жъ ты, братъ Яковъ, скажешь про татарскую столицу? спросилъ его Горшковъ, потягиваясь въ кровати.
— Да что, сударь, угрюмо отвѣчалъ неизмѣнный камердинеръ: городъ людный, да сразу не разглядишь; спички вотъ дешевы…
Больше онъ не выражалъ никакихъ сентенцій не только въ этотъ вечеръ, но во весь годъ, послѣдовавшій за этимъ вечеромъ.
Всѣ трое очень устали и сонъ скоро овладѣлъ ими. Только Горшковъ не могъ сразу угомониться.
Онъ, засыпая, все-таки задалъ нѣсколько вопросовъ Абласову и Телепневу, которые помѣстились въ другой комнатѣ. Но каждый изъ нихъ заснулъ съ чувствомъ новаго мѣста, и съ тѣмъ пріятнымъ волненіемъ, какое испытываетъ всегда молодая натура, перевертывая новую страницу жизни. Ночная свѣжесть входила сквозь открытое окно и Телепневъ, закутавшись въ одѣяло, дышалъ легко, и ему не снились темныя картины прошлаго, а напротивъ, онъ летѣлъ по какому-то свѣтлому, ярко-лиловому небу, и чѣмъ выше поднимался, тѣмъ ему становилось легче и легче дышать…
И спали юноши — добрымъ, крѣпительнымъ сномъ. И не одни были они въ эту минуту. Въ разныхъ уголкахъ города, по разнымъ квартиркамъ засыпали также новопріѣзжіе гимназистики, и всякому изъ нихъ, кто видѣлъ предъ собой двери университета, дышалось такъ хорошо, какъ потомъ не будетъ уже дышаться, при полученіи разныхъ дипломовъ и должностей.
Утромъ, часовъ въ семь, Яковъ разбудилъ Бориса. Телепневъ, проснувшись, еще въ первый разъ подумалъ о томъ, какъ ему поступить въ университетъ и на какой факультетъ. Его, безъ всякаго сомнѣнія, примутъ безъ экзамена, какой бы факультетъ онъ не выбралъ. Его потери и болѣзнь совершенно перервали въ немъ нить желаній и замысловъ, которые онъ связывалъ съ мыслію объ университетѣ. И трудно ему было въ эту минуту собраться съ мыслями, такъ какъ хотѣлось…
Чрезъ полчаса пріятели сидѣли за чаемъ и вели рѣчь о томъ, какъ писать прошеніе на имя ректора. Наконецъ, рѣшили, что писать будетъ Абласовъ, какъ обладатель каллиграфскаго почерка и какъ мудрецъ, знающій канцелярскія формы.
— По какому же ты хочешь? спросилъ Горошковъ Телеп-нева, когда очередь дошла до него.
— Хотѣлъ по словесному, отвѣтилъ Борисъ, а теперь право все равно, да и мало знаю, — горячка всю память отняла;
— Ну такъ иди по юридическому, а то по камеральному; это говорятъ, братецъ, факультетъ — первый сортъ, всякую штуку показываютъ.
Телепневъ призадумался немножко. Отъ словеснаго факультета онъ рѣшительно отказывался. Его неприготовленность предстала передъ нимъ сильнѣе, чѣмъ когда-либо. Послѣ довольно долгаго раздумья, онъ сказалъ Абласову:
— Пиши прошеніе на камеральный. Посмотрюсь, а тамъ послѣ увижу на чемъ можно будетъ остановиться.
— Разумѣется, Боря, крикнулъ Горшковъ, тебѣ отдохнуть нужно; мы съ тобой всѣ факультеты высмотримъ… Да за чѣмъ ты, братецъ, поступаешь въ студенты, шелъ бы со мной въ вольные.
— Нѣтъ, что за вольные, это тебѣ прилично — артисту, а я хочу настоящую службу нести.
— Хорошо дѣлаешь, проговорилъ Абласовъ, выводя своимъ калиграфскимъ почеркомъ: Его Превосходительству. Это тебя втянетъ въ жизнь, и съ студентами больше сблизитъ.
Скоро всѣ три прошенія были готовы. Яковъ подалъ господамъ одѣться. Телепневъ не надѣлъ фрака, но въ сертукѣ былъ чрезвычайно представителенъ. Абласовъ натянулъ свой старый гимназическій мундиръ. Рукава доходили до локтей, въ такомъ же видѣ находились и фалдочки. Горшковъ, облекшись въ какую-то табачнаго цвѣта визитку, вертѣлся около Абласова, дергалъ его за фалдочки и хохоталъ.
— Ну, что Яковъ, кричалъ онъ, красивы мы? Можемъ явиться къ высшему начальству?
Яковъ только помоталъ головой, и въ первую минуту ничего не отвѣтилъ, а потомъ промычалъ:
— Какъ слѣдуетъ.
— Ну, братцы, продолжалъ. говорить Горшковъ, кто же первый предстанетъ предъ генеральскую особу, — а?
— Да ужъ ты начинай, ты болтунъ, вымолвилъ Абласовъ.
— Да съ какихъ поръ вы меня въ депутаты произвели. Надо бы Ворѣ отшаркаться, да ужь такъ и быть, я для васъ это сдѣлаю, пойдемъ и съ генераломъ говорить!
Онъ надѣлъ набекрень фуражку и крикнулъ Якову — отворяй двери.
— Взялъ ли всѣ бумаги, спросилъ Абласовъ Телепнева, а то, эта егоза такъ нашумитъ, что ничего и не сообразишь.