Нижній корридоръ имѣлъ немалое значеніе въ школьной жизни, — это было вмѣстилище всего тайнаго и противозаконнаго. Случалось ли гимназистику убѣжать отъ урока — онъ спускался въ нижній корридоръ, и тамъ ходилъ въ темнотѣ, прислушиваясь къ тому, что дѣлается наверху. Вотъ, наконецъ, зазвонили: стукъ и голоса по лѣстницѣ; повалили изъ классовъ на дворъ; бѣглецъ смѣшивается съ толпой и входитъ въ классный корридоръ, какъ ни въ чемъ не бывало. Курили также въ глубинахъ нижняго корридора, тамъ же происходили схватки; а гимназисты, вступивъ въ юношескій возрастъ, искали въ учительскихъ кухняхъ и другихъ наслажденій. Какая-нибудь дѣвица, съ засученными локтями, не разъ увертывалась тамъ отъ семиклассниковъ.
Борисъ прошелъ по среднему учительскому корридору и поднялся въ классы. Ему попались два мальчугана, отправлявшіеся на дворъ, вѣроятно, подраться до перваго звонка.
Только-что онъ отворилъ дверь въ классы, мимо него пролетѣлъ инспекторъ, выпятивъ животъ и ухвативъ двухъ мальчишекъ за вихры; онъ ихъ велъ и подталкивалъ впередъ. Борисъ отправился слѣдомъ за этой процессіей до шинельной комнаты, гдѣ инспекторъ поставилъ гимназистовъ въ разные углы, прикрикнувъ: «стоять столбомъ до звонка!»
Инспекторъ, рябой, съ широкимъ, какъ тарелка, лицомъ, былъ преисполненъ величайшаго самодовольства. Гимназисты звали его «Егоркой» и «вафлей» и ни на волосъ не уважали. Онъ ко всему придирался, всѣмъ надоѣдалъ и не чуждъ былъ взятокъ.
Борисъ, снимая шинель, поклонился ему.
— Здравствуйте, — проговорилъ многозначительно инспекторъ, вытягивая губы, — и точно вспомнивъ что-то, онъ подошелъ къ Борису очень близко и внушительно сказалъ ему:
— Я вами недоволенъ.
Телепневъ промолчалъ.
— Я вами недоволенъ! — повторилъ съ удареніемъ инспекторъ: — вы волнуете вашихъ товарищей.
— Чѣмъ же, Егоръ Пантелѣичъ? — спросилъ Телепневъ улыбнувшись.
— Чѣмъ, чѣмъ?.. Это не ваше дѣло спрашивать, про то я знаю. Смотрите у меня… я не посмотрю на то, что вы въ геніи мѣтите… Если я что еще узнаю, доложу Іонѣ Петровичу… Ступайте въ классъ.
Инспекторъ повернулся и пошелъ въ сборную, гдѣ сидѣли всѣ гимназисты до звонка. Тамъ онъ расхаживалъ и распекалъ за все, что случилось наканунѣ, а часто поднималъ и старое.
Телепневъ пошелъ прямо въ классъ. Семиклассникамъ дана была эта привилегія.
До звонка оставалось минутъ пять. Длинный корридоръ съ чугуннымъ поломъ смотрѣлъ сумрачно. Звонко раздавались по нему шаги входящихъ гимназистовъ. Сторожъ Куртинъ посматривалъ въ стекляную дверь 7-го класса на большіе часы. Въ рукахъ у него былъ колокольчикъ.
Онъ отворилъ дверь Телепневу.
Почти весь 7-й классъ былъ уже въ сборѣ. На первомъ мѣстѣ сидѣлъ Абласовъ и читалъ. Горшковъ расположился на столѣ съ ногами, спиной къ двери, и, размахивая руками, разсказывалъ что-то собравшейся около него кучкѣ. Взадъ и впередъ по классу ходили человѣкъ пять съ книгами. Это были, такъ называемые, зубрилы-мученики.
— А! Телепневъ! — закричалъ Горшковъ, — а я думалъ, ты не придешь сегодня.
Онъ перескочилъ черезъ парту, а за нимъ и остальные.
— Послушайте, братцы, — заговорилъ Горшковъ, — время терять ничего, надо же сговориться… Абласовъ, да полно тебѣ зубрить, успѣешь.
Всѣ собрались въ кружокъ около первой парты.
— Надо же рѣшить — что дѣлать.
— Горчицей каѳедру вымазать, — пропищалъ маленькій гимназистъ, становясь на скамейку.
Нѣкоеорые разразились хохотомъ.
— Тс! Мечковскій, — закричали другіе, — не паясничать… Ну, Скворцовъ, что же ты хочешь дѣлать съ Коряковымъ?
Скворцовъ, здоровый, долговязый малый, стоялъ и довольно глупо смотрѣлъ на товарищей.
— Да я не знаю, господа, — проговорилъ онъ невнятнымъ гнусавымъ голосомъ, — какъ вы.
Видно было, что онъ трусилъ.
— Да что жъ тутъ брендить-то, — обратился къ нему Горшковъ: — что жъ мы? особь-статья, да обругалъ-то онъ тебя, вѣдь.
— Знаю, что меня, — повторилъ Скворцовъ.
— Такъ не пяться же назадъ! — послышалось съ разныхъ сторонъ. Маленькій Мечковскій ударилъ его сверху по головѣ и пропищалъ: «огурецъ соленый!»
— Позвольте, господа… не дурачьтесь! дѣло дѣлать, такъ не школьничать, — вмѣшался Абласовъ. — Телепневъ, предложи, братецъ, что ты вчера говорилъ.
— Что, что такое? — заговорили гимназисты.
Телепневъ очень весело взглянулъ на Скворцова.
— Тутъ Скворцова не нужно самого замѣшивать, господа, — проговорилъ онъ. — Обижонъ онъ одинъ — это правда, но заступиться нужно намъ всѣмъ. Какъ придетъ Коряковъ, кто-нибудь изъ насъ переговоритъ съ нимъ.
— Да, да! — закричало нѣсколько голосовъ, — пусть извинится.
— А кто будетъ говорить? — пропищалъ маленькій Мечковскій. — Прильпне языкъ къ гортани, ха, ха!
— Кто жь, въ-самомъ-дѣлѣ, подойдетъ? — спросилъ черноволосый, плечистый гимназистъ.
— Да вотъ, Телепневъ, — сказалъ Абласовъ.
— Хорошо, — послышалось ото всѣхъ: — Телепневъ…
— А если Коряковъ заартачится? — вскричалъ Горшковъ.
— Тогда нужно къ директору, господа, — сказалъ Телепневъ. — Нужно же, въ самомъ дѣлѣ, показать ему, что у насъ дѣлается.
— Ему некогда, — вставилъ Мечковскій, — онъ бутыли съ наливкой на солнцѣ сушитъ, опытъ переливанія производитъ.