В провинции

Спустя четверть часа колеса его брички простучали по адампольскому двору. В это время Винцуня, томно опираясь на плечо Александра, вместе с ним кружилась по бальному залу, юноша крепко обнимал ее стан, с упоением глядел ей в лицо, она, краснея, опускала голову, а вокруг шептали:

— Красивая пара! Ладная пара! Они точно созданы друг для друга!

Да, здесь и в самом деле встретились молодость с молодостью, веселье с весельем, мечты с мечтами. В бальном зале такое сочетание всегда чарует, всегда захватывает. Но хватит ли этого для повседневной реальной жизни с ее трудами, заботами, а часто и печалями, достаточно ли молодости, веселья и мечты, если ни сердце, ни голова ничем другим не богаты? На этот вопрос жизнь отвечает примерами, которые показывают, что не успеешь оглянуться, как молодость уже прошла, веселье утонуло в слезах, а мечты бесследно улетучились, столкнувшись с неумолимой действительностью. Увы, большую часть своей жизни человек проводит не в бальном зале. Побеждает не тот, кто танцует лучше всех, а самый мужественный, тот, кто, как в сказке, способен схватиться с драконом, преграждающим ему путь. Дороги жизни — это не вощенные по случаю танцев полы, с одним лишь уменьем изящно скользить по паркету далеко не зайдешь; здесь шаг должен быть твердый, и надо знать, куда идешь. Но кто об этом думает в вихре вальса?

Не думали об этом и Александр с Винцуней. Оба были молоды, веселы, оба бездумно отдавались своим мечтам и, опьяненные танцами и своей близостью, после вальса сели, разумеется, вдвоем.

Александр, глядя на Винцуню, тихо сказал:

— Как счастлив был бы я, если бы мог всегда прощаться с вами так, как вот недавно пан Топольский: «до завтра»…

У Винцуни забилось сердце, она невольно прижала руку к груди, но пересилила себя и ответила с улыбкой:

— А вы приезжайте завтра в Неменку, что вам мешает? Тогда сможете сегодня сказать мне: «до завтра»!

— Вы шутите! — проговорил Александр глухо. — Боже мой… ведь я люблю вас…

Винцуня с трудом скрыла свое волнение. Александр продолжал:

— Наверно, я не должен этого говорить, я знаю, вы помолвлены… но молчать я не в силах. Уеду отсюда… убегу, пойду в солдаты и буду искать смерти на первой же войне… но хочу, чтоб вы знали…

— Не уезжайте, я не хочу, я этого не переживу! — вскричала Винцуня, не помня себя, и слезы повисли на ее ресницах.

Александр даже вздрогнул от радости, щеки его запылали.

— Да, но… — начал было он, но в ту минуту музыка заиграла с удвоенным жаром; бурно, неистово пели скрипки, низко гудел контрабас, а над общим ревом парили страстно-тоскливые звуки кларнета. Молодой человек вскочил на ноги.

— Пойдемте танцевать! — сказал он Винцуне, а музыкантам крикнул: — Быстрей, еще быстрей!

И музыканты заиграли еще быстрей, еще неистовей, уже все вальсирующие пары, не выдержав темпа, расстроились, сдались, и лишь одна из них, кружась, пронеслась по кругу так стремительно и легко, что казалось, ее несет колдовская сила.

Колдовскою этой силой была страсть.

— Как они могут так быстро танцевать! — восклицали со всех сторон.

— Прелестно танцуют!

— Вот это пара так пара!

Пани Карлич лорнировала танцующих, и капризное лицо ее выражало неудовольствие.

Александр и Винцуня снова сели рядом; оба были словно в чаду. Юноша, наклонившись к девушке, прошептал ей почти на ухо:

— Панна Винцента, я не поэт, я деревенский парень, много и красиво говорить не умею, скажу лишь одно: я жить без вас не могу, умру, если вы не будете моей!

Его голос звучал искренне, он был очарован, влюблен, он верил в то, что говорил.

— Я вам кажусь веселым, верно? Нет, панна Винцента, я был весел, но, с тех пор как полюбил вас, я так страдаю… Покамест я еще утешаюсь мыслью, что могу вас видеть, хоть изредка, но когда… когда вы станете женой другого… к чему мне жить? Покончить с собой я не могу, мне жаль родителей, но я сделаю так, как говорил, — пойду в солдаты и буду искать смерти на первой же войне…

Все, что девушка чувствовала в эту минуту, было написано на ее лице: счастье и боль, восторг и тревога, девичий стыд и страстная истома.

— Боже мой, — прошептала она, опуская голову, чтобы скрыть неудержимые слезы. — Боже мой, что же мне делать?

Как ни тихо Винцуня произнесла эти слова, Александр расслышал и, склонившись к ней, проговорил с жаром, с горячей мольбой:

— Осчастливьте меня, скажите одно слово, которое вознесет меня на небеса, скажите мне: я буду твоей!

Винцуня задрожала всем телом; она взглянула на Александра, увидела, что и его глаза заволоклись слезами, и обратила взор к небу, как бы ища там своего ангела-хранителя и моля, чтобы он научил ее. Затем опустила голову и сказала тихонько:

— Что вы! У меня есть жених!

— Жених! — с горечью воскликнул Александр. — Ну и что из того? Почему именно этот человек должен быть счастлив? Разве он любит вас сильнее, чем я? Клянусь вам, что нет, это невозможно! Он такой холодный, серьезный, весь погруженный в прозу жизни.

Винцуня энергично подняла голову.

— Ах, но я ему многим обязана! Он честный, благородный, добрый человек!