В провинции

Потом ксендз завел речь о народной школе и, как духовная особа, сказал несколько слов о христианской обязанности учить слову Божьему бедных братьев. Болеслав горячо поддержал ксендза и высказался с гражданской точки зрения, проникновенно доказывая, как важно просвещать народ и какое огромное значение для всей нации имеет этот, считаемый низшим общественный слой. Говорил Болеслав со свойственной ему простотой, речь его была ясной, краткой, осмысленной, лишенной всякого пафоса и вычур, но глаза у него при этом светились энтузиазмом и глубокой убежденностью. Оратора часто прерывали то возгласами одобрения и согласия, то недоверия и недовольства, Болеслав убеждал, приводил факты, и видно было, что он всю душу вкладывает в свои слова. Только однажды во время запальчивого спора он вдруг запнулся, опустил глаза, и его губы слегка дрогнули. Это случилось, когда он случайно встретился глазами с Винцуней, которая смотрела на него в упор с явным обожанием и щемящей грустью…

Нет более верного способа повлиять на других людей, как силой собственной убежденности. Болеслав такой силой обладал; он сумел склонить на свою сторону даже тех, кто поначалу недоверчиво и неприязненно отнесся к его предложению. В конце концов все пришли к согласию и решению, что школа необходима. Потом разговор пошел о делах хозяйственных: о ремонте дорог, о новых сеялках да веялках, о строительстве фабрик. Когда наступил черед этого последнего вопроса, Болеслав высказал мнение, что на землях графини можно с большой пользой для владелицы и всего окрестного населения основать несколько промышленных предприятий. Поверенный графини саркастически расхохотался и стал высмеивать доводы Топольского. Болеслав отстаивал свою точку зрения с твердостью и убежденностью человека сведущего и разумного. Он доказывал цифрами и фактами, цитировал труды экономистов, приводил в пример существующие в других местах такие же предприятия.

Доводы поверенного диктовались тайной мыслью: если у графини появятся фабрики, то тем самым прибавится куча новых дел, а на меня свалится много работы и забот. Доводы Болеслава подсказывала убежденность, что фабрики оживят торговлю в провинции, введут в оборот капиталы, поднимут сельское хозяйство, обеспечат работой и улучшат быт многих людей, а самой хозяйке принесут значительные доходы, которым такая замечательная женщина наверняка найдет достойное применение.

Цифрами и простейшими аргументами современной экономики поверенный был приперт к стене и сдался. Соседи ликовали. Они недолюбливали продажного и заносчивого юриста и, напротив, почти все любили и уважали Топольского. Люди перемигивались, улыбались и по мере сил поддерживали в споре Топольского.

Но накал страстей достиг высшей точки, когда в спор вмешалась графиня и, повернувшись к Болеславу, сказала:

— Я внимательно выслушала ваш спор, господа, и склоняюсь на сторону пана Топольского.

Потом, улыбнувшись, добавила:

— Будь я королевой, я бы назначила вас министром общественных работ.

— Ваше несметное богатство дает вам возможность пользоваться в наших краях почти королевской властью, — любезно отвечал Топольский.

— Что ж, тогда будьте отныне моим советником и добрым знакомым, — сказала графиня и радушно протянула Топольскому обе руки.

Искра восхищения пробежала по собранию.

— Молодчина наш Топольский! — восклицали в восторге соседи.

— Он украшение нашего края!

— И откуда он, чертяка, такого ума набрался?

— Слушай, Болек, дай-ка я тебя обниму!

Нашелся все же скептик, который шепнул на ухо пану Томашу:

— Все это прекрасно, слов нет. Но что за польза обществу, если у нас будет все? Мы — крохотная горстка! Вот если бы такое во всей стране учредить — другое дело!

Старый Томаш насмешливо взглянул на скептика и, покручивая свой сивый ус, спросил:

— А видали вы, сударь, как муравьи муравейник строят?

— Что это вы у меня такое спрашиваете? — возмутился тот. — Ты ему про дело, а он про козу белу. — И, обиженный, повернулся, чтобы уйти.

Старик придержал его за рукав:

— Нет, сударь, вы уж мне ответьте: видали или нет, как муравьи трудятся?

— Ну, конечно, видал, при чем тут муравьи? Ох, и оригинал вы, милостивый пан Томаш…

— Так вот я хотел сказать вам, сударь, что каждая отдельная провинция должна быть как отдельный муравей. Собирать по веточке, двигаться, работать, не обращая внимания на других. Пусть другие, глядя на тебя, делают то же самое, — смотришь, сударь, ан муравейник и готов.

Сосед выслушал, долго думал, потом сказал:

— Мудрый вы человек, пан Томаш, хотя и оригинал.

На стол подали заплесневелые бутылки выдержанного меда. Ксендз угостил собравшихся любимым шляхетским напитком. Хмель ударил в головы, сердца открылись, языки развязались.

Одни толковали о сельской школе, другие о больнице, кто-то спрашивал, что в первую очередь привезти из Варшавы: молотилку, американскую сноповязалку или стальной плуг.

— А не построить ли мне мельницу на моей речушке? — спрашивал совета владелец большого фольварка. — А то она весной как разольется — шире любого озера!