В предгорьях Урала. Книга 1

— Бог тебе судья, — вздохнула мать и ушла в свою молельню. Жарко молилась, но успокоения не нашла. «Уж лучше бы жить с Никитой в бедности, чем в теперешнем богатстве, — размышляла Василиса Терентьевна. — Бывало, выпьет он тогда, придет домой такой ласковый да добрый. А сейчас настоящий стратилат. Правда говорится, что через золото слезы льются. Вот и Сереженька стал неладно жить. Пить начал, да жену богоданную поколачивать. Ох-хо-хо, господи», — вздыхала старая женщина. «Одна надежда на Андрюшеньку, как вернется со службы, уйду к нему», — подумала Василиса Терентьевна и стала укладываться спать.

…Однажды, возвращаясь из Тургайской степи через станицу Зверинскую, Сергей заметил впереди идущую женщину. Босая, подоткнув слегка подол, она несла в одной руке туес, во второй держала какой-то узелок.

Поровнявшись с ней, Сергей изменился в лице. Ткнув поспешно в спину кучера, он сказал ему:

— Жди у озера, — и выпрыгнул из тарантаса.

— Устенька!

От неожиданности та выронила туес из рук, и молоко ручьем хлынуло в колею.

— Сергей Никитович, — Устинья опустила зардевшееся лицо на грудь и, часто дыша, в смущении поправила подол домотканной юбки.

Молодой Фирсов сделал попытку обнять ее, но Устинья сильным движением оттолкнула его от себя.

— Я мужняя жена, у меня хозяин на войне, Сергей Никитович, — побледнев, произнесла она гордо и выпрямила голову.

— Устенька! Да неуж ты все забыла? Устенька! Знаю, я один виноват во всем, — произнес он горестно. Помолчав, Сергей сказал глухо: — Может, мне божий свет не мил, может, тоскую по тебе, а ты встретила меня, как недруга, как лиходея.

У Устиньи перехватило дыхание. Собрав всю силу воли, она твердо сказала:

— Видно, богатство дороже тебе было слез моих девичьих. Теперь пеняй на себя, поезжай к своей Дарьюшке, много раз ласканной старым муженьком.

Сергей вздрогнул точно от удара.

— Устенька, пожалела бы меня, чем говорить такие слова, — крикнул он надрывно.

— А ты меня жалел, когда целовал постылую. Уйди с дороги, не мучь! — вырвалось у ней, и, схватив пустой туес, Устинья быстро зашагала к своему покосу.

Постояв, Сергей кинулся за ней, свалил с налету в густой ковыль и прижал к земле.

Устинья вывернулась; сильный удар в лицо оглушил Фирсова. Женщина бросилась бежать. Шатаясь, Сергей поднялся с травы и, пнув туес, не оглядываясь, побрел к дороге.

Увидев взволнованное лицо снохи, Лупан отложил молоток, которым отбивал литовки, и покосился на молодуху.

— Что за тобой черти гнались, что ли, запыхалась вся? — спросил он подозрительно.

— Торопилась, тятенька, поспеть к обеду, — подавая узелок с хлебом, сказала Устинья. — Да так торопилась, что и молоко забыла взять.

— Ну и память же у тебя, девка, — покачал головой Лупан и занялся своим делом. — Крупы принесла?

— В мешочке с хлебом лежит, — ответила Устинья и вошла в шалаш. Обхватила руками горевшие, как огонь, щеки и долго стояла, не шевелясь. Через полчаса, сварив обед косарям, Устинья ушла вместе с ними на покос.

Спустились тучи. За Тоболом погромыхивало. Первые капли дождя упали на землю.

Щурясь от солнца, Лупан поглядел на небо и стал торопить косарей, которые шли последний прокос.

— Бросайте, быть грозе, — сказал он тревожно, и косари заторопились к шалашу.

Устинья была рада передышке. После обеда она косила вяло, во всем теле чувствовалась какая-то расслабленность. Машинально махала литовкой и видела перед собой побледневшее лицо Сергея, злобный оскал его зубов.

Внезапно налетевший порыв ветра заставил ее прибавить шагу. Из-за реки, крутясь, неслись клочки сена, береговой песок, пролетели тревожно кричавшие чайки. Степь нахмурилась, покрылась серой холодной пеленой. Новый порыв ветра чуть не сшиб Устинью с ног. Над Тоболом, озарив на миг трепетным светом камыши, полыхнула молния. Затем раздался сухой треск, и воздух наполнился грохочущим гулом. Казалось, что-то огромное, невидимое обрушилось на землю. Косари бросились бежать и вскоре скрылись в шалаше.

Гроза прошла быстро. Устинья вышла из шалаша и долго смотрела на залитую солнцем степь. Изумрудами сверкали на траве дождевые капли. В свежем воздухе слышалась трель жаворонка и где-то у Тобола затянул свою песню чибис. На душе Устиньи стало легко, отрадно.

Глава 28

Мартин-Иоган Тегерсен сидел в своем богато обставленном кабинете и просматривал счета поставщиков. Дела шли неплохо, контракт с интендантством сулил большие барыши. Тегерсен, оторвавшись от бумаг, с наслаждением вытянул под столом длинные ноги и закурил. В дверь постучали.

— Да! — он с озабоченным видом углубился в бумаги. В кабинет вошла молодая, скромно одетая женщина и спросила:

— Я слышала, что вам требуется секретарь.

— Да, ви предлагайт свои услуг? Карашо, документ.

Просительница подала паспорт на имя Нины Дробышевой из Марамыша.

— Ви Марамыш?! О! Мой супруг тоже Марамыш.

— С Агнией Никитичной я немного знакома, — сказала Дробышева.

— Карашо, карашо. Ми создавайт вам лючий условий, — Тегерсен вышел из-за стола. — Завтра занимайт вот эта комнайт, — открыв дверь кабинета, он показал на свою приемную комнату.