В преддверии Нулевой Мировой войны

Послышался легкий шорох, похожий на шум помех, а потом зазвучал встревоженный голос:

— Герр Питер, это Александр Петелин!

Петр Алексеевич сел на кровати, непонимающе взглянул на слугу с черной коробочкой рации в руке, наконец в глазах мелькнуло понимание. Протяжно зевнул, потер пятерней заспанные очи и принял из рук слуги рацию.

— Слушаю тебя друг мой, — голос царя полон недоумения, слишком ранний звонок. Вчера они вместе с младшим мастерградским послом ездили на ночные учения преображенцев и вернулись под утро. Зело понравилось Петру. Уж больно ловко действовали гвардейцы. Взяли в ночном штурме на штык крепость, построенную на Яузе, пониже Преображенского дворца. Она хоть и потешная, но возведена по всем правилам воинского искусства. Бревенчатые стены расширены и укреплены сваями, на углах возвышаются крепкие башни с бойницами. Снаружи выкопаны глубокие рвы. Засевшие там солдаты полка Лефорта, ничего не смогли сделать. Изрядно обучили гвардейцев мастерградские инструктора, порадовали.

— Герр Питер, беда, подстрелили Рожковского, насмерть!

Царь на секунду опешил, потом круглые глаза налились кровью.

— Кто посмел, где это произошло? — царь смертельно побледнел.

— Под Москвой у деревни Островцы. Не это главное, думаю убийство совершили враги твои и нас, мастерградцев. Поберегись Герр Питер. Охрана говорит, что слишком издалека и чрезвычайно точно стреляли. Сразу в голову. Похоже враги как-то достали наше оружие. Сейчас что хочешь может случиться, хоть на тебя покушение, хоть бунт! Помнишь читал про стрелецкий?

— Да, — Петр умолк и до боли стиснул кулаки, иначе все эмоции выплеснулись бы из него наружу.

— Я высылаю к тебе четверых телохранителей. Они обучены, защищать даже от нашего оружия, ты не против Герр Питер?

Предложение Александра выглядело разумным, Петр долго не раздумывал:

— Хорошо, жду!

— Все, конец связи, мы усиливаем охрану посольства.

Петр выругался матерно, слуга принесший радиостанцию съежился и испуганно покосился на дверь. Как бы сбежать, больно гневен государь. Рация упала на искусную вышивку одеяла. Опираясь локтями о колена, и прижав подбородок к кулакам, царь невидящим взглядом смотрел в окно. Гнев, ужас, смятение были в его глазах, но он уже не тот подросток, который убежал от сестрицы в Троице-Сергиев монастырь. Теперь он будет драться!

— Князя Ромодановского и командиров гвардейских полков ко мне! Пулей! — белугой взревел царь.

Днем началось. После обедни по Москве пронесся зловещий слух, что царь Петр то ли помер, то ли решил разогнать московские стрелецкие полки. Это оказалось последней искрой воспламенившей людей на открытый бунт. Народ в стрелецких слободах зашумел, заполошно ударили в набат. Тревожные резкие звуки понеслись над сонными слободами. Стрельцы поспешно хватали мушкеты и бердыши. Звон набата плыл над дворами и избами пока оружные и недоумевающие стрельцы с женами и детьми не оказались на улице. Все хотели жить благолепно, как деды и праотцы и неважно жив царь Петр или нет, люди жаждали милой сердцу старины. У всех накипело на душе. При порядках, установленных молодым царем и Нарышкиными, жить очертело. Люди как полоумные забегали по улицам. Матерно ругаясь, стрельцы разбивали полковничьи и прочих начальных людей дворы. Грабили, выкатив бочки хлебного вина, пили, а владельцев добра без жалости подымали на копья. Вовремя отправленные в слободы усиленные наряды семеновцев и измайловцев хватали бунтовщиков и тащили к страшному князю-кесарю Ромодановскому. Из четырех полков, восставших в известной попаданцам истории: Гундертмарка, Чубарова, Колзакова и Чермного, смогли подняться только два последних.

Восставшие полки собрались на площади перед слободской церковью. Созвали общий круг, по примеру казачьего, выбрали начальных людей. На телегу влез избранный пятисотенным Проскуряков Овсей. В полках уже знали, живы цари: и Петр и Иван. Огляделся. Надо решать что делать дальше. Вокруг море алых и зеленых стрелецких кафтанов. Над толпой колышутся острия длинных пик, разбрасывая по сторонам солнечные зайчики. Крики, шум. Ратовища бердышей, мушкеты уперты в землю, хищно сверкают острой сталью. Жарко и душно. Стрельцы смотрят, задрав бороды, ждут. Овсей поднял над головой чекан[28], закричал, надсаживая горло.

- Тихо православные, говорить буду! — постепенно толпа успокоилась, замолчала, кто не понял сам, помогли соседи добрыми подзатыльниками. Тишина, лишь зловеще каркают кружащие над площадью испуганные вороны.